Курсант: назад в СССР 2 (СИ)

Я пригляделся и не поверил своим глазам. Суммы немаленькие, по пятьсот рублей, по тысяче. Однотипных переводов много. Но… В строке “получатель” значится Новоульяновский детский дом. Что за хрень?! Я перебрал все бумажки. В каждой одно и то же.

— Это что за фокус? — ткнул я в морду “узнику” бланками. — Прикрываешься детским домом? Что за схема? Как ты их там обналичиваешь? Говори!

— Никак.

— Зачем деньги переводишь?

— А ты догадайся, ты ж мент. Хоть и молодой…

— В загадки будем играть? Говори, тварь, в чем подвох?

— Я вырос там…

— Что? — не понял я, точнее, не хотел понимать.

— Я вырос в детдоме. Денег мне много не надо. Лишнее туда перевожу.

Меня, словно током ударило. Я смотрел на циничного и наглого преступника и не мог понять, что он за человек. Он переводил почти все награбленные деньги детскому дому. Бред… Такое только в известном фильме было. Или нет?

Я вспомнил свой детский дом. Серый, унылый, холодный. Как и моя жизнь в нем. Хмурые воспитатели и злые, как собаки нянечки, готовые отвесить тумака или запереть в подсобке за любую провинность. Ничего светлого и теплого от детства не осталось. Бывало, немного голодал. Полагающиеся воспитанникам продукты регулярно тырила администрация. В целом-то жить можно было. Слышал, что в других подобных заведениях гораздо хуже дела обстояли.

Поэтому я по детдому не скучал. И даже в голову бы не пришло переводить туда деньги. Растащат. А этот переводил. Наивный? Не думаю… Мужик серьезный. Возможно, вел какой-нибудь контроль за расходом пожертвований. Не знаю. Все равно не скажет. Увезу его в управу, пусть разбираются.

Я мял в руках бланки переводов. Вглядывался, будто хотел найти в них подвох. Хоть малюсенький. Но бумажки похожи на подлинные. Да и незачем такое подделывать.

Достал еще сигарету, закурил. Закашлялся с непривычки. Слишком сильно стиснул ее пальцами, и сигарета сломалась. Плюнул с досады и прикурил другую.

— Что ж ты, мент, тянешь? — голос шубника был спокойный. Какой-то незлобивый, но холодный, как цех, в котором мы очутились. — Веди меня к своим волкам.

— Покурю и пойдем, — отрезал я. — Кто ты такой? Расскажи. Любопытно…

— Человек.

— Вижу, что не зверь, хотя охотился на людей. Выслеживал.

— Да разве ж это люди? Зажрались они. На народном горбе в рай едут.

— Насчет Зинченко согласен. Но я был в квартире двоих других твоих жертв. Там богатством и роскошью и не пахнет. Обычные номенклатурщики.

— Жертв? — скривился шубник. — Они хитрее Зинченко. Напоказ достаток не выставляют. Но наварился я с них побольше. Что так таращишься? Не знал? По глазам вижу, что не знал… Камешков там столько было, что до конца жизни бедствовать не придется.

— Врешь!

— Могу поделиться. Половина твоя, мент. Хотел сдать их, детишкам отправить. Но придется поделиться. Ну так что? Договорились? В комнате у бабы Шуры цацки. Там, где вы меня пасли. Четко сработали. Не думал, что так быстро найдете. Только одного не пойму. Почему за мной отправили двоих молокососов? Что молчишь?.. — шубник пристально вглядывался мне в лицо. — Бл*ть! Я понял. Вас никто не отправлял. Вы сами меня выследили! Так? Ну, сам бог велел тогда за мзду меня отпустить! У тебя есть девка? Считай, на жизнь заработаешь, жениться можно.

— Заткнись! — глаза мои сузились. — Ты думаешь, я продажный?

— Все вы, менты, такие… Вопрос лишь в цене.

— Вставай. Много болтаешь. Хрена ли тебе что-то доказывать? У тебя все плохие. А сам ты кто?

Пленник промолчал. Поерзал по полу, покряхтел и встал, переваливаясь с боку на бок.

— А я человек, — запоздало ответил он. — В отличие от тебя…

— Шагай! — я грубо подтолкнул его к выходу из цеха.

Мы спустились вниз и пошли по гулкому коридору. Навстречу нам откуда-то выскочил бравого вида дедок в темной телогрейке и кирзовых сапогах. На улице еще не так прохладно, но ватник его не смущал. Это оказался сторож.

— Вы кто такие? — дедок остановился в шагах десяти, настороженно всматриваясь в нашу компашку.

Голос его подрагивал, но он старался не показать страх. А выглядели мы колоритно: матерый мужик со связанными непонятным тряпьем за спиной руками и поджарый парень с окровавленной рукой, перевязанной таким же тряпьем.

— Спокойно, отец, — ответил я, не забывая подталкивать вперед “узника”. — Милиция. Свои.

— А, ну тогда ясно… Это вы беглого изловили? — облегченно кивнул он на пленника. — А я покурить вышел, дверь не закрыл, вернулся, а тут вы… Вот оказия! Думал, воры залезли. Хотел милицию вызвать, а вы уже здесь!

Мы прошли мимо, дедок снял кепку и по-холопски чуть поклонился.

— Замыкай всегда здание, отец, — сказал я ему.

Мы вышли на улицу. Дед семенил следом. Потом обогнал и открыл нам калитку центрального входа. Что-то пробормотал в ответ, упомянув мою окровавленную руку.

Уже совсем стемнело. Мы свернули за угол. Ночь была на удивление теплая. Где-то стрекотал сверчок.

— Стоять! — скомандовал я.

Пленник остановился, недоуменно на меня обернувшись.

Я вытащил нож и раскрыл клинок. Подошел сзади и разрезал путы: