— Всегда пожалуйста, — Палыч встал, — сейчас принесу. Они уже почти что ваши. Жду не дождусь, когда Горохов примет их к своему производству.
Зампрокурора вернулся даже слишком быстро. В этот раз томики не пришлось собирать по разным кабинетам. Скорее всего, они еще после последнего нашего визита лежали у кого-то одного в сейфе, не разобранные. Конь в них не валялся с тех пор, и никто про папки не вспоминал. Так бывает, если темнуха голимая и наработок нет. О них вспомнят, когда сроки приостановления прижмут.
— Так… — я быстро отлистал первый попавшийся том до места, где было вшито заключение судмедэксперта.
Провел пальцами по тексту. Ага. Вот оно. Есть… Спешно раскрыл следующий том. Нашел нужное место. Снова пробежался глазами, ища в куче терминов и подробностях вскрытия нужное мне описание. Пробежишь глазами мимо — и не подумаешь на неё внимание обращать, потому как незначительная деталь-то… В выводах, которые штудировал тогда, естественно, не отражена.
Сколько таких примет прячется от нас? Даже представить сложно. Я подумал о том, что, наверное, всегда есть за что зацепиться, вот только сопоставить не всегда додумаешься.
— Что там нашел, Андрей Григорьевич? — Палыч с интересом уставился через мое плечо, вытягивая шею.
— Сейчас, сейчас, — бубнил я, открывая следующую папку. — Ага… Отлично! И здесь такой же.
— Что? — в голос спросили Палыч и Погодин.
— Подождите, товарищи дорогие, — я многозначительно улыбнулся. — Осталось последнее дело проверить. Блин. Где же там заключение? Потеряли, что ли? Блин. А, вот оно. Так-с… Есть!
— Да что там? — недоумевал прокурорский.
— А то, что у всех девушек есть одинаковые шрамы.
— Шрамы? — Палыч свел брови, отчего его худое лицо в купе с длинным носом стало напоминать коршуна… — Какие шрамы?
— Смотрите, — я ткнул пальцем в описательную часть заключения. — У всех потерпевших старые шрамы на животе. Поперек.
— Так это следы операции, — пробормотал Палыч.
— Совершенно верно. Убитых всех кесарили.
— Хм-м… — интересно получается, — Палыч почесал ухо. — Насколько я знаю, детей-то у них нет.
— Вот в том-то и штука! — я поднял палец вверх. — Вот что у них общего! Их всех кесарили, но ни у кого нет ребенка.
— А где же такую операцию делали? — спросил Погодин.
— Вот это нам и предстоит выяснить. Спасибо, Егор Палыч. Помчались мы дальше землю рыть.
Я спешно пожал руку прокурорскому и первым направился к выходу.
— Наконец-то, — медик-студент из роддома заговорщически огляделся, сидя в моей машине на переднем сиденье. — Я уже думал, вы про меня забыли, Андрей Григорьевич. Обещали сделать негласным сотрудником, а потом…
Берг осёкся, поглядывая на Погодина, который развалился на заднем сиденье.
— Не беспокойся, Гена, — успокоил я его. — Органы про тебя помнят. А это тоже наш сотрудник. Можешь при нем смело говорить.
Практикант опасливо покосился на здание роддома:
— Надеюсь, никто не заметил, что я к вам в машину сел?
— А что такое?
— Ну вы же сами просили приглядывать за работниками роддома и подмечать странности. Я теперь против них, как это сказать, копаю. Вот… — студент достал из недр мятого халата потрепанный блокнотик. — Вчера в 14.35 наша санитарка Курочкина вынесла из учреждения сумку. Подозрительную такую, пухлую, но легкую. Я спросил ее, что вы, тетя Маша, там несете? А она меня по носу щелкнула и сказала, что не мое, дескать, это дело. Но я-то глазастый. Видел, как упаковки ваты белеют из расстёгнутой молнии. Вату и бинты она с работы таскает. А еще, в пятницу в 15.45…
— Погоди, Гена, — прервал я рвение шпиона. — Нам вата по барабану.
— Но они еще и спирт тырят! — не сдавался Берг. — Этиловый.
— Это ты потом все подробно напишешь на досуге на листочке отдельном, а я куда следует передам.
— А как писать? — напрягся Берг. — Можно анонимно? Я же не могу свою подпись поставить, пусть даже для ОБХСС. Ведь меня тут потом сожрут. А практику кровь из носу пройти надо…
— Анонимно пиши, конечно. Я оформлю как оперативную информацию, полученную от агента.
— Здорово, — расплылся в улыбке студент. — А удостоверение мне дадут? Внештатника.
— Я же тебе говорил, Гена. Ты негласный сотрудник, это даже гораздо важнее, чем внештатник. — В голос я нагнал серьёзного пафоса. — Ты мои глаза и уши в преступном логове. Сейчас вот что. Скажи мне лучше, братец. Тебе знакомы эти девушки?
Я показал ему фотографии убитых.
— Красивые, — улыбнулся Берг. — А что они натворили?
Наверное, подумал, что такими симпатичными могут быть только какие-нибудь мошенницы.
— Ничего, — я постарался не усмехаться. — У них шрамы от кесарева сечения, потому вопрос этот именно к тебе. В вашем роддоме их оперировали?
— Совсем не обязательно это кесарево. При операции на матке или ее удалении остается похожий шрам. А почему вы их самих не спросите? Я вот только одну припоминаю. Вроде лежала у нас. Вот эта, которая на Ротару похожа, — студент почесал вихры, он мне все больше напоминал Иванушку-дурачка, хотя для героя сказки был слишком худой.
— Потому что их больше нет в живых, — вмешался Погодин, лопнуло терпение у человека.