Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы

– Ладно, попробую уговорить, – обещала Юлька. – Но не гарантирую. Вы ж видели, какая она красотка! Вот и делайте выводы. Нет, не замужем. Все перебирает. Ей Вексельберг за один вечер все свои яйца обещал, Рома Абрамович ведь из-за нее разводится! А Рокотов вообще у папы на плече плакал, говорил: «Норильский никель к ее ногам брошу, только уговори…» Думаете, почему он с собой кучу девок возит? Из-за Даши. Чтоб хоть как-то забыться после ее отказа. Думаете, легко такому мужчине такое пережить? Ну, не знаю. Постараюсь. Отлично, договорились! Ровно в девять я на связи.

Я с ужасом слушала этот моноспектакль, имеющий непосредственное отношение к моей скромной персоне. Из всего Юлькиного монолога я четко поняла и не могла не согласиться с правильным выводом о моей красоте. Остальное, особенно описание моих спортивных заслуг.

Может, все-таки не моих? Почему-то повествование об отвергнутых олигархах волновало меня меньше. Может, потому что это в принципе было возможным?

– Слышала? – хвастливо задрала подбородок воспитанница. – Дядя Марат на тебя конкретно запал. Хочет, чтобы ты его на борде кататься научила.

– А ты спроси, я этот борд хоть раз в руках держала? – зашипела я. – Зачем врать?

– Ничего я не врала, – насупилась девчонка. – Сейчас в фан-парк пойдем, Макс научит. Он же обещал!

– А что ты там за термины сыпала, полиглотка несчастная?

– Самая такая, – огрызнулась Юлька. – А еще журналистка! Двойной inverted – это прыжок через голову. Да видела ты это по телику сто раз! Когда райдер на трамплине взлетает, делает сальто в два оборота, то есть бэксайд 720, и приземляется в fakie. Ясно? Запоминай. Тебе же все это показывать придется.

– Конечно, – кивнула я, пытаясь путем аналогий сообразить, что означают непонятные термины.

С райдером и бэксайдом мой тренированный мозг расправился быстро, а вот с приземлением в fakie случился стопор. Не желая ронять свой и без того пошатнувшийся авторитет, я уточнять не стала, решив, что в фан-парке и сама во всем разберусь. Во-первых, не дура, а во-вторых, нет таких сложностей, которые не были бы по плечу журналисту-профессионалу. Я, без сомнения, принадлежала к таковым.

На фоне горячего желания бедного Марата увидеться со мной, чтобы заключить в нежные объятия, несколько тревожило душу Юлькино обещание, что я должна буду изобразить для любимого тот самый двойной inverted. Стоп. Юлька же что-то еще там припоминала! Corkscrew, что ли.

– Юлька, а corkscrew.

– Вот темнота! Видела, когда лыжники или бордеры с трамплина летят и вращаются? Ну, как веретено? Это и есть œrkscrew.

Я представила себя вращающимся веретеном, и меня тут же замутило. Ладно, чего бежать впереди паровоза? Уж если я вчера с одного урока горные лыжи освоила, да так, что смогла и по склону, и с трамплина, то уж какую-то там доску.

– Юлька, – неожиданно мне стало жалко отвергнутых олигархов. С чего бы такое человеколюбие? Климат тут такой, что ли? – Зачем ты про Вексельберга плела? Он же старый! А про Рокотова? Как он мог на плече у нашего Ильдара рыдать? Он же дылда двухметровая. А твой папаша – метр с кепкой, в пупок ему дышит.

– А может, он тогда на стуле сидел, – нашлась Юлька. – Его с горя даже ноги не держали. И вообще, что пристала? Это просто такой маркетинговый ход. Пусть знает, с кем дело имеет!

– Еще бы Путина вспомнила!

– Нет, Путина нельзя. Он в Куршевель не ездит. Дядя Марат бы мне не поверил. А потом, папа говорит, не произносите имя Владимира Владимировича всуе. Это – святое.

– Дура ты, Юлька, – качнула головой я, хотя с последней из озвученных ею сентенций не согласиться было бы большой политической неграмотностью. Поэтому, чтобы не заниматься идеологической демагогией с морально незрелой личностью, я провозгласила план на ближайшее время:

– Завтракать! И на гору!

* * *

На сей раз, чтобы не возвращаться, мы решили одеться сразу, то есть пойти на кормление в полной горнолыжной выправке. Я склонилась над кучкой эксклюзивного Dior, сиротливо скомканного в углу, а Юлька принялась выуживать из-под дивана зафигаченный туда Phenix.

Выворачивая в нужную сторону пуховые штаны, краем глаза я вдруг ухватила какое-то слабое поблескивание. Раз – и пропало. И опять. Слишком живые еще воспоминания о вчерашнем кошмаре развили до немыслимых пределов мою бдительность. Я принялась обследовать внутренность брюк буквально по миллиметру. Если обнаружу брак, держись, Dior! По судам затаскаю! Разорю. Опозорю на весь белый свет.

Мысль о судебной тяжбе с Dior, о которой, конечно, напишут все газеты мира и снимут сюжеты все телеканалы, понравилась мне чрезвычайно. Я уже видела кричащие заголовки: «Русская журналистка против Dior». Нет, не так. «Известная русская журналистка против Dior». Следующий заголовок, пришедший в мою умную голову, был ошарашивающе гениальным: «Жена русского олигарха разоряет Dior!»

В этот момент мои чуткие пальцы нащупали нечто чужеродное. Я похолодела от искомого счастливого предчувствия. Оно! Поднесла пуховый эксклюзив к окну и. выцепила из седалищного шва обломанный пластиковый усик от этикетки.