Курсив мой

И вот теперь, глядя назад, я скажу, что, несмотря на то, что хорошо было бы узнать всю правду о происхождении (и авторстве) этого документа, мне сейчас все равно, писал ли его кто-нибудь из окружения Иванова-Разумника, Чулкова или Волошина в России, или кто-нибудь в окружении Мережковского, Мельгунова или Петра Струве в Париже. В письме звучат ноты отчаяния, связанные с самоубийством Есенина и Соболя, с гонениями против А.Воронского, с расцветом журнала "На посту", с железным занавесом, спускающимся над Россией после отмены нэпа. Но если письмо фальшивка и "Правда" права, то какая пророческая фальшивка! Какая "бутылка в море", если вспомнить, что началось через год-два и продолжалось четверть века!

Ни один "писатель мира" не откликнулся на это письмо, ни одна газета, ни один журнал не комментировали его. "Левая" печать Франции, разумеется, стояла на позиции "Правды", "правая" не интересовалась положением русской литературы "на данном этапе". Писатели-эмигранты начали прилагать усилия к тому, чтобы голос из Москвы был услышан. Но их никто не слушал, их нигде не принимали, ответ всегда бывал один: вы потеряли ваши фабрики и заводы, доходные дома, текущие счета. Мы сочувствуем, но дела с вами иметь не хотим. Наконец Бальмонт и Бунин написали письма-обращения к "совести" французских писателей. Несколько месяцев они старались напечатать их в так называемой "большой" прессе, но это им не удалось. И вот в январе (12-го) 1928 года эти обращения появились наконец в маленьком периодическом издании "Л'Авенир". Их никто не заметил.

За одним исключением: это был Ромен Роллан. Он прочел письма Бальмонта и Бунина, которые, по существу, комментировали и пересказывали анонимное московское письмо, прочел и решил дать им урок. Он напечатал свою отповедь в февральском номере ежемесячника "Л'Эроп" (письмо помечено 20 января). "Бальмонт, Бунин, я вас понимаю, - писал Роллан, - ваш мир разрушен, вы - в печальном изгнании. Для вас гудит набат погибшего прошлого. О, люди прозорливые, почему вы ищите себе союзников среди ужасных реакционеров Запада, среди буржуазии и империалистов? О, новобранцы разочарований!.. Я иду к новорожденному, я беру его на руки . Секретная полиция всегда была в России, этот ужасный яд от которого вянут цветы души нации... Что касается материнства и младенчества, то прочтите отчет О.Каменевой о ее деятельности... Кровь ваша и русского народа одна. Но сейчас между вами и вашим народом ров крови... Высокие умы ездят в Россию и видят, что делается там ... Ученые лихорадочно работают на вашей родине... там больше писателей и читателей, чем у нас... Только недавно получил я в подарок новую книгу Пришвина... Меня в моей собственной стране тоже мучила цензура... Выжжем рану каленым железом! Всякая власть дурно пахнет... И все-таки человечество идет вперед... Оно идет вперед сегодня... По вас, по мне..."

Но на этом дело не кончилось. Этого Роллану показалось мало. Он обратился к Горькому, в Сорренто, с вопросом, правда ли, что писателей в Советском Союзе угнетают? Правда ли, что положение их тяжелое? В мартовском номере "Л'Эроп" (того же года) можно найти ответ Горького на запрос Роллана (он помечен 29 января - 12 февраля 1928 года). Этот ответ окончательно разъяснил Роллану положение вещей и раз навсегда успокоил его.

Горький писал, что не только "Писатели мира" - фальшивка, но что в Советском Союзе писатели куда более счастливы, чем в буржуазных странах: молодых талантов сотни, старые литераторы работают более усиленно и плодотворно, чем до революции. Чтобы не быть голословным, Горький называет многочисленные имена - вслед за известными, знаменитыми даже именами А.Н.Толстого, Тихонова, Пришвина, Леонова и др. он приводит в своем списке следующие фамилии:

Леонид Борисов

Нина Смирнова

Бабель

Пильняк

Ал. Яковлев

С. Клычков

Казин

Орешин

Зощенко

Все эти имена принадлежат людям. впоследствии так или иначе репрессированным - в разное время и в разной cтепени. Л.Борисов прекратил писать романы и рассказы и перешел на биографические очерки о великих людях прошлого (Мопассан, Жюль Верн, Стивенсон). Горький написал предисловие к книге Борисова, но оно ни тогда, ни позже опубликовано, видимо, не было. Шесть человек, упомянутые Горьким, были ликвидированы в тридцатых годах. Зощенко отстранен от литературы в 1946 году. Может быть, по этим причинам это письмо Горького Роллану и не вошло в полное собрание его сочинений и писем?

Но и это не было концом "спора". Через месяц, 22-23 марта, Горький опять написал Роллану - на этот раз он дал характеристику Бальмонта как алкоголика и просил Роллана это письмо опубликовать. Этого Роллан, однако, не сделал, видимо, боясь затрагивать "личность", зато это письмо теперь опубликовано в СССР среди других 1200 писем Горького (всех писем, по его собственному подсчету, им написано было около 20 000).