Курсив мой

21 июля (1942).

Моя Нина! Получили от тебя 2 письма – что же тебе сказать? Страшно подумать, что случилось! Тебе все мы низко кланяемся и Николаше за энергию, которую вы развили. Бедная Олечка и Марианна. Все жутко, вместе ли уедут – разлучат ли их. Конечно, страстно хочу, чтобы Оля осталась… Дорогая моя! Очень просим нам писать. Ты спрашиваешь, как живем? Стыдно нам, как живем! Кругом такие несчастья, а мы окопались и точно ничего не происходит, такая тишина… Мне стало страшно, что лишь 5 проц. надежды есть. Пишу тебе на городской адрес – думаю, что вы в Париже все время. Когда получили первое письмо – ночью у меня был сердечный припадок. Если мы издалека волнуемся и мучимся за них, – воображаю, как вы переживаете.

О нас не беспокойся – нам хорошо.

Объясни свои слова, хотя приблизительно: “…второе дело, о кот. хотела поговорить, это о нашей с вами дальнейшей судьбе, но это, кажется, еще терпит. Во всяком случае до сентября, думаю, ничего не изменится…” Объясни. Одно боюсь, что всех нас разлучат, это было бы самое страшное. А что же сделали с квартирой Оли? Опечатали? Можно ли взять рукописи Влади и книги? Еще ты пишешь: “Надо вам сказать, что я сама сейчас не совсем в порядке, поэтому не удивляйтесь, что буду перескакивать в письме…” Что это значит? Ты больна, моя дорогая Нинуся?

Написала ты все обстоятельно и отлично. Перечитывала письмо много раз. Обнимаю тебя, Николашу, Асю. Боря тоже вас обнимает…

Забота о бумагах и книгах была постоянной в эти годы. Люди бросали квартиры, и архивы и библиотеки их вывозились в неизвестном направлении, или люди бывали арестованы, и все бывало вывезено начисто через неделю или две. После вывоза Тургеневской библиотеки выяснилось, что в подвале здания, где она помещалась (отель Кольбер, улица Бюшеллери), лежит архив Бунина. Еще летом 1941 года город Париж потребовал, чтобы все, что осталось от Тургеневки, было вывезено. Борис Зайцев по этому поводу писал мне из департамента Ионн, где он гостил у знакомых в деревне: