Курсив мой

Однажды мы с Н.В.М. ехали из Парижа в Цюрих (лет девять тому назад). И поезд раздавил человека. Когда я выглянула в окно, я увидела окровавленный труп, лежащий у самой насыпи. Отдельно лежала окровавленная нога.

ДЕКАБРЬ

“Наш мозг – не самое мудрое, что у нас есть. В значительные минуты жизни, когда человек решается на важный шаг, его действия направляются не столько ясным сознанием, что нужно делать, сколько внутренним импульсом, который исходит из глубочайших основ его естества. Быть может, этот внутренний импульс, или инстинкт, есть бессознательное следствие какого-то пророческого сна, который забыт нами при пробуждении, но который дает нашей жизни стройность, и гармонию, и драматическое единство, которое не может быть результатом колеблющегося сознания, когда так легко впасть в ошибку или дать прозвучать фальшивой ноте. Именно благодаря таким пророческим снам человек чувствует себя способным на великие дела и с юности идет в нужном направлении, движимый тайным внутренним чувством, что это и есть его истинная дорога, – словно та пчела, которая по такому же инстинкту строит свои соты. Это тот импульс, который Бальтазар Грасиан[83] называет la gran sinderesis – великая сила нравственной проницательности: человек инстинктивно чувствует, что здесь – все его спасение, без этого он пропал… Каждый человек имеет “конкретные внутренние принципы” – они в его крови, они текут в его жилах, как результат всех его мыслей, чувств и хотений. Обычно он и не подозревает об их отвлеченном существовании. Только когда он смотрит в свое прошедшее и видит, как формировалась его жизнь, он понимает, что всегда им следовал, как будто они подавали ему знаки, за которыми он бессознательно шел”.

(Шопенгауэр. Афоризмы)

1946

МАРТ

Во сне: муж, жена и любовник. Я – в гостях. Муж умирает. Остаются жена и любовник. Но я вхожу в столовую и вижу: они опять втроем. Я удивляюсь: да ведь его же похоронили сегодня утром! Оказывается, все очень просто: они “назад” живут, то есть не в будущее, а в прошлое, как бы обратно из настоящего в уже пережитое (из субботы в пятницу, из пятницы в четверг). И это считается вполне естественным.

АВГУСТ

Два месяца в Канне у Злобина. Он снял дачу и пригласил меня. Мы делили расходы.

Из Швеции приехала Грета Герелль. Сказала, что моего “Чайковского” там переиздали и он имеет большой успех. Заставила написать издателю.

Если будет ответ – поеду в Швецию.

НОЯБРЬ. СТОКГОЛЬМ

Когда, в 1930-х годах, была опубликована переписка Чайковского с фон Мекк, я решила написать о нем книгу. Я была тогда у Рахманинова, у Глазунова, у Конюса, у Климентовой-Муромцевой, у потомков фон Мекк и еще у многих других, лично знавших Чайковского. Наконец добралась до Прасковьи Владимировны, вдовы Анатолия Ильича (бывшая московская красавица). Она мне сказала, что не обо всем, о чем она будет рассказывать, можно писать. Например, у нее есть дневник Чайковского (она показала на запертый сундук). Какой дневник? – едва не вскрикнула я, пораженная. Оказывается – один из экземпляров изданного в 1923 году “Дневника”. Думала ли она, что он издан в одном экземпляре? Или она считала, что он до Парижа дошел в одном экземпляре? Этого выяснить мне не удалось. Когда я сказала, что он есть в библиотеках, она очень удивилась и, кажется, мне не поверила.

ДЕКАБРЬ. СТОКГОЛЬМ

Анатолий Ильич Ч. был сенатором и губернатором. Прасковья Владимировна, когда я бывала у нее, жила в Русском доме под Парижем. В ее маленькой комнате было много старых семейных портретов. Антон Рубинштейн когда-то был влюблен в нее.

Я рассказала ей, как однажды Ал. Ник. Бенуа спросил меня, была ли я на премьере “Пиковой дамы”, и страшно смутился, когда сообразил, что “сморозил”, и стал извиняться.

Она была живая, накрашенная старушка, с кудельками. У нее был внук (Веневитинов) и две внучки (Унгерн).

ДЕКАБРЬ. СТОКГОЛЬМ

В Стокгольме – знакомство с актрисой Гарриет Боссе, третьей женой Августа Стриндберга. “Исповедь глупца” (которую она говорит, что не читала, так как дала ему слово ее не читать) – вопль Стриндберга о себе самом. Вся книга, как исповедь, принадлежит уже двадцатому веку. Кажется, кроме Руссо, никто до Стриндберга так откровенно о себе не писал. Мужчина – социально, материально и сексуально побеждаемый женщиной. А ведь это было как раз время “Крейцеровой сонаты”! (1893 год.)

ДЕКАБРЬ. СТОКГОЛЬМ

Все купила, запаковала и отнесла на почту. Посылка придет в Париж до моего приезда. Я не положила в нее ничего съестного, только теплые вещи: два свитера неописуемой красоты; шесть пар теплых носков; шерстяные перчатки – и порошок, чтобы их стирать; сапожки – и крем, чтобы их чистить. Пальто, легче пуха, и шапку, какую носят эскимосы. Это – чтобы все прохожие оглядывались. Это доставляет особое удовольствие сейчас. Кто-то потеряет голову от радости и (без головы, но в шапке) придет меня встречать на вокзал.

ДЕКАБРЬ. СТОКГОЛЬМ