Курск-43. Как готовилась битва «титанов». Книга 1

Замечу, что после «разгрома» редакции «Военно-исторического журнала», проведённого в 1966–1967 гг.[209] с целью ликвидировать «неоднозначное» издание, последними его номерами, в которых действительно поднимались важные проблемы Курской битвы, стали июльский и августовский номера за 1973 г. Как наиболее познавательные и глубокие следует особо выделить опубликованные в них статьи маршала войск связи И. Т. Пересыпкина[210], генерала армии С. П. Иванова[211], полковников А. Галицана и Л. Павлова[212], а также редакционный материал «Использование подразделений автоматчиков»[213].

В это время главным источником новой информации о Курской битве, как и о войне в целом, становится мемуарная литература, которая с началом 1970-х гг. получила особенно широкую распространённость. Её важной особенностью был более широкий диапазон авторов, чем прежде. Если в предыдущий период публиковались книги в основном полководцев и военачальников от командира корпуса и выше, то с начала 1970-х гг. стали появляться воспоминания офицеров тактического звена и даже рядовых. В иных условиях это было бы вполне нормально и могло привести лишь к положительным результатам – расширению базы исторических источников для научной работы, а также повышению информированности общества о минувшем. Однако в СССР периода развитого социализма этого не могло произойти по определению. Все книги о Великой Отечественной, и в первую очередь мемуары, проходили через фильтр цензуры, подгоняясь под единый стандарт, исключавший обнародование неудобной правды. Да и их авторы, за редким исключением, были людьми, как говорили в ту пору, «идеологически выдержанными», не раз проверенными и понимали, что дозволено писать, а о чём следует умолчать. «Мемуары, мемуары… кто их пишет? – размышлял о 1970-х гг. профессор Н. Н. Никулин. – Какие мемуары могут быть у тех, кто воевал на самом деле? У лётчиков, танкистов и прежде всего пехотинцев? Ранение – смерть, ранение – смерть, ранение – смерть, и всё! Иного не было. Мемуары пишут те, кто был около войны. Во втором эшелоне, в штабе. Либо продажные писаки, выражавшие официальную точку зрения, согласно которой мы бодро побеждали, а злые фашисты тысячами падали, сражённые нашим метким огнём. Симонов, «честный писатель», что он видел? Его покатали на подводной лодке, разок он сходил в атаку с пехотой, разок с разведчиками, поглядел артподготовку – и вот уже он «всё видел» и «всё испытал» (другие, правда, и этого не видели). Писал с апломбом, и всё это – прикрашенное враньё. А шолоховское «Они сражались за Родину» – просто агитка! О мелких шавках и говорить не приходится.

…Лучшие мемуары я слышал зимой 1944 г. в госпитале под Варшавой. Из операционной принесли в палату раненого Витьку Васильева, известного дебошира, пьяницу, развратника, воевавшего около начальства и в основном занимавшегося грабежом или сомнительными махинациями с мирным населением. За свои художества Витька угодил, наконец, в штрафную роту, участвовал в наступательном бою, «искупил вину кровью». Вот стенограмма его мемуаров: «Пригнали нас на передовую, высунул я башку из траншеи, тут меня и е…уло. Мемуары прерывались скабрезными частушками и затейливой пьяной руганью в адрес сестры, делавшей Витьке инъекцию противостолбнячной сыворотки»[214].