Курская битва, которую мы начали

По-видимому, весной 1943 года Манштейн находился в состоянии глубокой депрессии, отразившейся даже на его физическом здоровье и вызванной сильным стрессом, связанным с тем нервным напряжением, которое фельдмаршал испытывал с декабря 1942 года. Склонность Манштейна к депрессии подтверждают и некоторые личные свидетельства, согласно которым он предпочитал видеть в своем деловом окружении оптимистично настроенных людей – например, такими были начальник штаба группы армий «Юг» генерал Теодор Буссе и начальник штаба 6-й армии генерал Вальтер Венк (Walter Wenck)[25]. Это было тем более важно, что, по свидетельству Р. Пагета (Rеginald Paget) – английского адвоката Эриха Манштейна, – фельдмаршал ненавидел бумажную работу и редко читал документы, которые ему доставлялись, предпочитая ориентироваться в их содержании по устным докладам компетентных офицеров[26].

На протяжении четырех месяцев Манштейн нес ответственность за удержание фронта группы армий «Дон», пытался организовать деблокирование окруженной сталинградской группировки, фактически обеспечивал вывод большой части войск группы армий «А» с Кавказа, осуществил подготовку и проведение успешного контрудара против Красной Армии. При этом дополнительные нервные силы отнимала необходимость постоянно удерживать маску «каменного человека». С учетом возраста – в ноябре 1942 года Манштейну исполнилось 55 лет – ему требовался длительный период восстановления, которого, однако, фельдмаршал не получил, будучи вынужден немедленно принять участие в подготовке операции «Цитадель».

Некоторые заинтересованные лица, например, старший переводчик Министерства иностранных дел Германии (в ранге посланника) Пауль Шмидт (Paul-Karl Schmidt), работавший с Адольфом Гитлером и Йоахимом Риббентропом, а после войны ставший историком и журналистом, пишущим под псевдонимом Пауль Карель (Карелл, Paul Karell), считают, что «контрудар Манштейна» в феврале – марте 1943 года мог в случае его развития привести к перелому в ходе всей войны[27]. Однако более трезвая оценка показывает, что немцы не имели ни сил, ни времени до весенней распутицы даже выйти к Курску. По некоторым данным[28], общие безвозвратные потери германской армии на всех фронтах за февраль – март 1943 г. превысили 100 тыс. человек и 2 800 танков и самоходных артиллерийских установок (далее – САУ[29]), из которых значительная часть приходится на Восточный фронт (по интегральной оценке ~75% потерь[30]; хотя с 14 февраля 1943 года проходили сильные бои в Северной Африке, однако, количество танков в немецких частях в Ливии на 10 февраля составляло 408 машин, а в Тунисе в это же время находились одна танковая дивизия и несколько отдельных танковых батальонов, следовательно, в общей сложности на данном театре военных действий было не более 600 – 700 машин[31]), а здесь – на потери войск группы армий «Юг», понесенные в ходе контрударов и последующего контрнаступления.

Соединения, задействованные в этих операциях, оказались серьезно ослаблены и нуждались в пополнении. Так, потери трех дивизий 1-го танкового корпуса СС, переброшенного на Восточный фронт из Франции в январе-феврале 1943 года (нем. I SS-Panzerkorps, с апреля 1943 года – 2-й танковый корпус СС), за неполные два месяца составили 11,5 тыс. солдат и офицеров убитыми и ранеными[32]. По данным разведывательного отдела штаба Воронежского фронта, дивизии этого корпуса «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» (нем. 1 SS-Panzer-Division «Leibstandarte Schutzstafel Adolf Hitler») и «Рейх» (нем. 2 SS-Panzer-Division «Das Reich») в январе-марте потеряли до 30% личного состава, а дивизия «Мертвая голова» (нем. 3 SS-Panzer-Division «Totenkopf») в феврале-марте (основные силы дивизии приняли участие в боевых действиях с 22 февраля) – до 35% личного состава и материальной части[33]. После мартовских боев за Харьков в частях дивизии «Лейб-штандарт СС Адольф Гитлер» осталось всего 14 боеготовых танков, а убыль личного состава превысила 4,5 тыс. человек[34].