Курская битва, которую мы начали

Учитывая все изложенное, это означало, что основное влияние на исход борьбы на советско-германском фронте в конце 1942 года стали оказывать исключительно военные факторы. Однако в военном аспекте вслед за стратегией «блицкрига» перестала оправдывать себя и оперативно-тактическая схема «блицкрига» – глубокие прорывы с выходом на коммуникации противника подвижных танковых и механизированных соединений, успешно осуществлявшиеся благодаря тесному взаимодействию на поле боя моторизованных и механизированных артиллерийских и пехотных частей, танков и авиации. Немецкая армия за первые полтора года войны на Восточном фронте показала все оригинальные оперативные и тактические схемы и решения, нарабатывавшиеся германцами в течение столетий, и в полной мере реализованные благодаря техническим инновациям и высокой боевой выучке Вермахта. После этого планы и действия немецких военачальников перестали быть неожиданными для советского военного руководства и фронтового командования (в мемуарной литературе советских «полководцев-победителей» было принято снисходительно упоминать о шаблонном мышлении немецкого генералитета), а разработать что-либо принципиально новое в области оперативного искусства Германский Генеральный штаб не сумел, да и вряд ли это было возможно. Соответственно, органы управления Красной Армии перестали допускать те ошибки, вынуждаемые оперативными и тактическими комбинациями немцев, которые могли принести противнику крупный успех оперативного или даже стратегического характера, как это было в начале войны. Как следствие, решающее значение для хода и результатов боевых действий приобрели количественные факторы соотношения сил и средств, так что военное поражение Германии стало только вопросом времени.

Благодаря прочности тыла и жестоким мерам по укреплению трудовой и воинской дисциплины Красная Армия, потерпевшая в 1941 – 1942 гг. ряд поражений, катастрофических для любой европейской армии любой европейской страны, не развалилась окончательно, а постепенно восстановила свою боеспособность и продолжала сопротивление, накапливая боевой опыт.

Высшее военное руководство Германии осознало крах своей наступательной стратегии на Восточном фронте после битвы под Сталинградом. 1 февраля 1943 года, на совещании в Ставке Главного Командования Вермахта, Гитлер вынужден был отметить, что «… возможность окончания войны на Востоке посредством наступления более не существует»[155].

Соответственно, по мнению известного английского военного специалиста генерала Джона Фуллера (John Fuller)[156], в марте 1943 года Гитлеру уже стало ясно, что предотвратить поражение в войне можно только политическими средствами (действительно, вовремя не использовав политические средства для обеспечения успеха стратегии молниеносной войны на Восточном фронте, затем понадобилось прибегнуть к ним, чтобы попытаться избежать разгрома на этом театре военных действий. – П. Б.). Теперь руководству Германии следовало противопоставить русским их англо-американских союзников, используя, прежде всего, страх европейцев и американцев перед вторжением Красной Армии и одновременно недоверие, подозрения и опасения коммунистического руководства СССР по поводу действительных намерений правящей элиты капиталистических стран. Свое мнение Фуллер обосновывает изменениями в характере немецкой пропаганды, которая летом 1943 года вместо лозунга завоевания жизненного пространства для немцев (нем. Lebensraum)[157], выдвинула лозунг защиты общеевропейского дома от азиатско-еврейского большевизма СССР и агрессии великих внеевропейских держав США и Великобритании – превращение Европы в крепость («Крепость-Европа», нем. «Festung Europa»)[158]. В связи с этим от немецкой армии в дальнейшем требовалось максимально затянуть военные действия, чтобы выиграть время для искусственного и естественного развития противоречий между русскими и их англо-американскими союзниками. Вермахт должен был оставить стратегию «сокрушения» (нем. «Niederwerfungstrategie») и перейти к стратегии «истощения» (нем. «Ermattungstrategie»).

Перейдя к стратегии затягивания войны, политическое руководство Германии должно было попытаться искусственно создать или использовать естественно складывающиеся условия, которые позволили бы обострить противоречия между союзниками. Некоторые возможности для этого оказались связаны с постоянно актуальным в отношениях между русскими и европейцами так называемым «польским» вопросом.