Курская дуга

— Я так думаю… Человеческая душа — как родник, ее можно замутить, а вот когда расчистишь — такие ключи забьют, где и отвага возьмется и сноровка!

Тихон был взволнован. Он хотел сказать, что впервые был в большом бою. Сам того не понимая, малость оробел, слишком медленно переползал и поднес патроны с опозданием. Но больше такого не случится!

Командир роты, как бы угадав его мысль, ободрил:

— Разве такой гвардеец, как Тихон Селиверстов, струсит в будущих боях? Да никогда в жизни! На этом и разговор кончаю. — Бунчук взглянул на протоптанную тропинку, чуть лоснящуюся в густой грязи и сбегающую с высотки, словно второй ручей, радостно крикнул: — Петро, каким это ветром?

— Принимай гостя, Бунчук. Все бросил, все дела по шапке, решил тебя навестить. — Высокий офицер поскользнулся.

— Чтоб не хитрил, Петро! Не будь тумана, так тебя и арканом с НП не вытащить, — посмеивался Бунчук. — Сотников, сбегай к повару, скажи, чтобы завтрак на двух приготовил. Пусть яичницу зажарит.

Высокий офицер взял разгон, взбежал по тропинке.

Поздоровавшись, он заглянул в траншею.

— Одобряю… Сухо!

— А ты думал, мы лягушки, хуже твоих разведчиков живем.? — ответил Бунчук.

— Молодцы… У вас вчера работка была… Я видел с НП. Что-то участилась разведка боем. Туман… Как бы снова не было вылазки. Враг активничать начал!

— Мы его тут привели в чувство…

— Вчера не меньше взвода наступало.

— Пьяные, черти, шли. Эсэсовцы. Мы их нарочно поближе подпустили, а потом всыпали!

— Они сейчас злые, какую-нибудь каверзу устроят. Будь наготове, Бунчук.

Наполнив ключевой водой фляги, офицеры спустились по тропинке. Тихон Селиверстов вспомнил: недели две тому назад, будучи связным, он относил ночью записку Бунчуку. Высокий офицер — знаменитый разведчик гвардии лейтенант Синенко. У него вся грудь в наградах.

Туман таял, обнажая вдали черные бугры. Тихон, навалившись грудью на камень, следил за неясными очертаниями села. Селиверстов напрягал слух, стараясь уловить звук, уже несколько секунд тревоживший его. Он заметил: офицеры остановились. Командир роты подозвал связного, отдал ему какое-то распоряжение. Потом Бунчук и Синенко быстро сошли с тропинки, прыгнули в окоп.

Командир пулеметного расчета сержант Телушкин поднял руку:

— Так и есть — танки!

Гвардейцы приготовились. Селиверстов достал из ниши запасные коробки с пулеметными лентами. Телушкин мельком взглянул на Тихона: «Руки у него не дрожат».

С каждой минутой нарастал рокот моторов. Когда из тумана показались танки, Телушкин прошелся по ним пулеметной очередью. Немецкие десантники соскочили с машин, шлепнулись в грязь, поползли. Из-за бугра показалась пехота.

— На полную железку! — И Телушкин дал длинную очередь.

Гитлеровцы рванулись вперед.

— Отсекать их от танков, отсекать! — кричал Телушкин.

Дружно заработали пулеметы, и в тумане затряслись огненные языки. Внизу у ручья взметнулось пламя. Бронебойщики и артиллеристы вступили в бой с танками. Гитлеровцы не пошли за своими танками, залегли.

— Есть, горит один! — воскликнул Тихон. — Эх, черт…

Три новых танка атаковали позиции бронебойщиков. Тихон видел: головной танк наехал на окоп и стал его яростно утюжить. Потом танк выдвинулся вперед и, стреляя на ходу, пошел на окоп командира роты.

Тихон схватил противотанковую мину. Выскочив из окопа, он поскользнулся и съехал вниз. Танк приближался к окопу Бунчука, сверкая выстрелами.

Селиверстов пополз вдоль ручья. По дрожанию земли почувствовал, что танк близко. «Только не пропустить бы!»

Держа наготове плоскую мину, он приподнялся. В нескольких шагах от него лязгала грязная гусеница. И видя одну только эту черную змею-гусеницу, Тихон бросил под нее мину.

Он упал в ручей, прильнул к намытому водой песку. Пламя взрыва опалило Тихона, со свистом пронеслись осколки. Он чуть привстал, ощупал себя: «Жив!» К нему подползал со связкой гранат забрызганный грязью сержант Телушкин.

— Ты, Тихон, с того света списан! Смотри, что сделал…

У ручья стоял танк с развороченным днищем. Селиверстов рукавом шинели отер пот с лица.

— Не «тигр»? Нет?

— Ты, брат, разохотился…

— Говори громче, в ушах звенит…

— Это их обыкновенный T-III. Но и то штучка. Орешек! — крикнул Телушкин.

8

Бобрышев проснулся рано. По привычке завел часы, взглянул на светящиеся стрелки: «Пора!» В землянке догорала свеча. Дмитрий что-то переписывал в толстую тетрадь. Возле времянки на походной кровати крепким сном спала Катя. Бобрышев оделся и, сложив вещи в рюкзак, подошел к Дмитрию.

— Я готов! Не хочется уезжать, но ничего не поделаешь. Приказ редактора. Надо спешить в Малоархангельск.

— Катю будить не надо. Ну что ж, пошли. Я тебя провожу.

Они вышли из землянки. В овраге разлив тумана подступил к верхушкам высоких кленов. Казалось, черные всадники бесшумно переплывали белесую реку. Подвесной мосток, перекинутый через ручей, качался под ногами. Ручей, недавно робко точивший снега, теперь набух и превратился в шумную речку.

За мостком на снегу Дмитрий заметил желтую пыльцу.

— Орешник зацвел.

— А вот и подснежник! — Бобрышев нагнулся, сорвал цветок.