Читаем Курский излом полностью

Скрепя сердце я отдал приказ о нанесении контрудара. И степь, минуту назад казавшаяся безлюдной, пустынной, наполнилась гулом сотен моторов. Из–за укрытий выползли «тридцатьчетверки» и, на ходу перестраиваясь в боевой порядок, ринулись на врага. За танками двинулись цепи пехоты.

Уже первые донесения с поля боя под Яковлевом показывали, что мы делаем совсем не то, что надо. Как и следовало ожидать, бригады несли серьезные потери. С болью в сердце я видел с НП, как пылают и коптят «тридцатьчетверки».

Нужно было во что бы то ни стало добиться отмены контрудара. Я поспешил на КП, надеясь срочно связаться с генералом [457] Ватутиным и еще раз доложить ему свои соображения. Но едва переступил порог избы, как начальник связи каким–то особенно значительным тоном доложил:

— Из Ставки, товарищ Сталин.

Не без волнения взял я трубку.

— Здравствуйте, Катуков! — раздался хорошо знакомый голос. — Доложите обстановку!

Я рассказал Главнокомандующему о том, что видел на поле боя собственными глазами.

— По–моему, — сказал я, — мы поторопились с контрударом. Враг располагает большими неизрасходованными резервами, в том числе танковыми.

— Что вы предлагаете?

— Пока целесообразно использовать танки для ведения огня с места, зарыв их в землю или поставив в засады. Тогда мы могли бы подпускать машины врага на расстояние триста метров и уничтожать их прицельным огнем.

Сталин некоторое время молчал.

— Хорошо, — сказал наконец он. — Вы наносить контрудар не будете. Об этом вам позвонит Ватутин.

Вскоре командующий фронтом позвонил мне и сообщил, что контрудар отменяется. Я вовсе не утверждаю, что именно мое мнение легло в основу приказа. Скорее всего, оно просто совпало с мнением представителя Ставки и командования фронта»{402}.

Отдадим должное тактичности командарма, он не выпячивает свои заслуги в спасении армии. Хотя ясно, что его мнение оказалось решающим. Следовательно, уже в первый день оборонительной операции в руководстве Воронежского фронта возникли острые разногласия по важному вопросу. Судя по тому, что это столкновение мнений стало достоянием Верховного, оно оказалось достаточно острым и напоминало конфликт. Но его следует рассматривать не только как спор о методах и принципах использования крупных танковых соединений и объединений в сложных условиях оборонительной операции, а значительно шире — как столкновение двух разных подходов к ведению боевых действий. Катуков считал, что хорошо воевать — это значит не только добиваться поставленной цели в установленные приказом сроки, но и делать это, по возможности, экономя силы и средства, каждый свой шаг оценивать с точки зрения рациональности и эффективности. К Ватутину, похоже, мысли об экономном расходовании ресурсов приходили лишь в тот момент, когда фронт если не был на голодном пайке, то, по крайней мере, не располагал значительными резервами. Как покажут дальнейшие события, [458] Николай Федорович не сделал необходимых выводов из спора о контрударе 6 июля. Он продолжал, без учета реального соотношения численности и качества войск противоборствующих сторон, строить планы, суть которых сводилась к одному: «Разом навалимся всем фронтом и раздавим неприятеля». Но стремительно таявшие резервы заставили его более взвешенно и вдумчиво подходить к возникавшим идеям. Стоит отметить: в первый период операции силы фронта тратились довольно экономно и эффективно. Именно в первые 7–8 дней наступления немцев, в том числе в значительной степени благодаря тактическим приемам Катукова, вражеские бронетанковые соединения потеряли более 60 % своего потенциала. Когда же подошли две гвардейские армии к Прохоровке и в руках командования фронта оказались очень значительные стратегические резервы, вновь возникло искушение «навалиться всем фронтом». Весь наработанный опыт был отброшен, с непонятным упорством командование фронтом начало строить планы по раскалыванию вражеской группировки ударом в лоб бронированным тараном. И результаты оказались катастрофическими. Но об этом мы поговорим позже.

Примечательный момент. 5 июля командование Воронежского фронта получило наглядный и очень важный в тех условиях урок по оптимальному применению в условиях конкретной оборонительной операции бронетанковой техники. Как уже упоминалось выше, в полосе 6-й гв. А действовали два отдельных танковых полка. В подразделениях, где боевые машины использовались в засадах, вели огонь из земляных аппарелей в качестве неподвижных огневых точек, процент потерь танков был ниже, а эффективность их огня на порядок выше. Там же, где роты развернутым строем на открытой местности наносили удар по танковым группам противника, результаты для них оказались трагическими. Потери в ходе одной атаки достигали 85–90 %.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России
Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России

Уильям Фуллер, признанный специалист по российской военной истории, избрал темой своей новой книги печально знаменитое дело полковника С. Н. Мясоедова и генерала В. А. Сухомлинова. Привлекая еще не использованные историками следственные материалы, автор соединяет полный живых деталей биографический рассказ с анализом полицейских, разведывательных, судебных практик и предлагает проницательную реконструкцию шпиономании военных и политических элит позднеимперской России. Центральные вопросы, вокруг которых строится книга: как и почему оказалось возможным инкриминировать офицерам, пусть морально ущербным и нечистым на руку, но не склонявшимся никогда к государственной измене и небесталанным, наитягчайшее в военное время преступление и убедить в их виновности огромное число людей? Как отозвались эти «разоблачения» на престиже самой монархии? Фуллер доказывает, что в мышлении, риторике и псевдоюридических приемах устроителей судебных процессов 1915–1917 годов в зачаточной, но уже зловещей форме проявились главные черты будущих большевистских репрессий — одержимость поиском козлов отпущения и презумпция виновности.

Уильям Фуллер

Военная история / История / Образование и наука