Курский перевал

— Ни боже мой! И пылинке сесть не дадим, — торжественно заверил Рябушкин.

— Ну, а теперь вперед, — радуясь короткому перерыву тревожных мыслей, скомандовал Васильцов.

«Эх, если бы не раненые да не женщины с детьми! — думал он. — Помотали бы мы карателей по лесам брянским, по чащобам да болотам».

Все так же подымая высоко к небу иглистые макушки, величаво проплывали медностволые сосны. Казалось, этому дремучему бору не будет ни конца ни края. Но километра через три бор резко оборвался, потянулось неказистое мелколесье, и вдруг открылась чистая прогалина.

— Стой! — крикнул Васильцов. — Маскируйся!

Над прогалиной назойливо кружила «рама».

— Да-а-а, — оглядываясь по сторонам, с досадой протянул Кленов, — и вправо и влево сплошь открытое поле, да и впереди до леса километра, наверно, три. Вот бы влопались, если всей колонной на эту пустоту выползли.

— Где же разведчики? Я троих послал, — возмущенно проговорил Васильцов.

— Вот следы, — прокричал Рябушкин, — вправо опушкой двинулись.

— Раз они вправо пошли, — приказал Васильцов Кленову и Рябушкину, — тогда вы так же по опушке влево проскочите. Далеко не уходите, километров пять и назад. Я здесь буду. А вы, Нина, быстро к обозу. Как дойдете до края бора, стоп и рассредоточиться.

Отправив разведчиков и девушку, Васильцов с ненавистью взглянул на хищно кружившую «раму» и присел под куст. Отзвуки боя, казалось, приблизились вплотную. О переводе колонны через открытую прогалину днем Васильцов не мог даже подумать. «Рама» сейчас же вызовет бомбардировщиков, и от колонны останется только кровавое месиво. Единственный выход — ждать темноты. Но сдержат ли партизаны натиск карателей до ночи?

Васильцов обхватил голову руками и несколько минут сидел в безмолвном оцепенении. Все, что было сделано для спасения изможденных пленных из лагеря и обреченных на смерть женщин с детьми, сейчас могло быть перечеркнуто одним налетом немецких бомбардировщиков или ударом какой-нибудь паршивенькой роты вражеских автоматчиков.

— Нет, — резко вставая, со злостью проговорил Васильцов, — этого не должно быть! Нужно отыскать выход!

Его внимание привлек легкий шум на вершинах сосен. Подняв голову, он заметил, как под напором порывистого ветра иглистые ветви, качаясь, склонялись к юго-западу.

«Дымом, дымом закрыть прогалину, — мгновенно осенила Васильцова счастливая догадка. — Создать видимость лесного пожара и замаскировать колонну от наблюдения с воздуха. Да… — тут же усомнился он, — а если пожар и в самом деле разольется по всему лесу? Ну и пусть, — решительно возразил самому себе Васильцов, — далеко не разойдется. А если и раскинется вдоль этой прогалины, то мы успеем проскочить, а каратели будут отрезаны. Потерпи, батюшка брянский лес, ради спасения людей советских», — умоляюще посмотрел он на шумевшие под ветром сосны.

Перегудов одобрил решение Васильцова, и через час густая полоса дыма поползла по лесной прогалине. В воздухе все так же гудела «рама», но ее не было видно, и колонна Васильцова двинулась в соседний массив леса.

Пропуская колонну, Васильцов увидел Круглова, до самого подбородка закутанного одеялом.

— Как самочувствие, Паша? — весело окликнул его Васильцов.

Круглов, жалостно глядя тоскующими глазами, пытался улыбнуться, но вместо улыбки криво сморщился и глухо пробормотал:

— Ничего вроде. Ноги вот только ломит и в грудях скрипит чтой-то.

— Потерпи, осталось немного. Вот отскочим от карателей, прилетит самолет, и мы тебя на Большую землю переправим. А там подлечишься в госпитале — и домой.

— Спасибо, Степан Иванович, — прошептал Круглов и, когда отошел Васильцов, про себя добавил: — Дай-то бог, дай-то бог! Поскорей бы только…

XIV

Всякий раз, бывая в полку Поветкина, генерал Федотов боялся встречи с Ириной. Прошел почти год с того затянутого дымкой весеннего дня, когда в уютном садике московского госпиталя Федотов увидел нескрываемую любовь своего старого друга Андрея Бочарова и военного врача Ирины Петровны. Много дел и событий за этот долгий военный год рубцами легло на сознание Федотова, но тот, казалось, ничем не приметный день чаще других вызывал горькие раздумья. Внешне вроде ничего не произошло. Искренне, без тени сомнения в своей правоте, он, Федотов, по праву старой дружбы настоял, чтобы Андрей Бочаров навестил семью и до конца выяснил свои отношения и с женой Аллой и с Ириной. Круто поговорили друзья, и Андрей, подавленный, полный внутреннего смятения, уехал к жене. Это и было началом конца связи Ирины и Бочарова.

После госпиталя военная судьба вновь свела их вместе. Ирина служила старшим врачом полка в дивизии Федотова, а полковник Бочаров был представителем Генерального штаба при штабе фронта, в который входила федотовская дивизия. Всего какие-то километры разделяли их, но прежние отношения навсегда похоронил тот блеклый день в госпитальном садике. Андрей Бочаров твердо решил порвать с Ириной и вернуться к жене. Но Федотов, хорошо зная своего друга, отчетливо понимал, что решение было результатом усилий ума и совести, а не веления сердца.