Читаем Курский перевал полностью

Нетерпеливо расстегнув ворот гимнастерки, Дробышев из-за куста посмотрел на лощину, на высокие заросли трав, на высоту с курганом, откуда бил неуязвимый фашистский пулемет, и сразу понял, что предложение Гаркуши было единственным выходом из положения. Медлить с ликвидацией этой последней огневой точки больше нельзя. Сзади все подходят и подходят наши подразделения, а впереди, совсем недалеко, где-то за этой высотой с курганом, Днепр, о котором говорил и мечтал в эти дни весь фронт. Но как пробраться той ложбиной и бурьянами?

— Ужом проползу, товарищ старший лейтенант, — словно поняв мысли командира, умолял Гаркуша, — я к нему так пидбирусь, так пидбирусь, що и ахнуть не успеет.

— Подобраться можно, только одному нельзя; там в бурьянах и на высотке еще могут сидеть…

— Разрешите и мне, товарищ старший лейтенант, — не дал договорить Дробышеву Тамаев, — мы вдвоем, вдвоем лучше.

— Только вот что, — хмурясь, сказал Дробышев, — действовать внимательно, осторожно, без риска. Если столкнетесь в бурьянах или лощине с немцами — дальше ни шагу! Лезть на рожон категорически запрещаю!

* * *

Та куцая, словно обрубленная по концам ложбина перед высотой казалась бесконечно длинной, а бурьян, покрывавший ее, словно втянулся в землю, торча только низкорослыми кривыми будыльями.

Слева один за другим длинными очередями беспрерывно били по высоте наши пулеметы. С кургана, словно издеваясь над теми, кто залег на равнине, лениво отвечали гитлеровцы.

— Смотри, — когда метров на сто подползли к кургану, подозвал Гаркуша Тамаева, — видишь, гады, где пристроились!

За рыжей возвышенностью кургана виднелись темные углубления окопов и легкие дымки от пулеметных выстрелов. Сам пулемет и фашистские пулеметчики скрывались за черной насыпью у кургана.

— Может, еще подползем, — неуверенно проговорил Алеша, с ненавистью глядя на вспыхнувшие опять дымки под курганом.

— Та какого черта лежать? Видал, строчат, паразиты! — яростно прошептал Гаркуша. — Готовь гранаты, и, пока они палят, разом туда, к ним!

Пока Алеша вытаскивал чеку запала гранаты, тело его расслабло, жадно прижимаясь к теплой, ласковой земле. Далеким воспоминанием мелькнул сизый в утреннем тумане берег Оки и тут же исчез. Перед глазами все вспыхивали и вспыхивали дымки у кургана. Алеше показалось, что он видит, как от этих дымков летят очереди, летят туда, где на равнине залегли наши стрелки и пулеметчики.

— Готов? — прошептал Гаркуша.

— Готов, — ответил Алеша, правой рукой сжимая гранату, а левой подтягивая автомат.

Гаркуша первым бросил гранату и тут же упал. Упал, метнув гранату, и Алеша.

— Вперед! — во весь голос прокричал Гаркуша, когда в окопе полыхнули два взрыва.

Алеша вскочил и рывком прыгнул в окоп.

— Все, — остановил его Гаркуша, — не лезь, там месиво… — Он за руку перетянул Алешу в соседний окоп и, прижимая его к земле, прошептал: — Смотри вправо, я влево, может, еще кто есть.

— Ура-а-а! — протяжно разнеслось вдруг перед высотой с курганом, и по равнине из кустарников развернулась широченная цепь стрелков.

— Сломили, Алешка, сломили фрицев, — буйно сжимая Тамаева, кричал Гаркуша, — а впереди Днипро, наш родной Днипро!

— Где, где Днепро? — вырываясь из цепких рук Гаркуши, спросил Тамаев.

— Да вон же, вон, смотри!

С высоты от кургана катилась вниз испятнанная кустами, зарослями камыша и куртинами еще удивительно зеленых лугов бескрайняя равнина. Изумрудной россыпью сияли под солнцем озера, узкие и длинные заводи, стиснутые зеленью протоки. А вдали едва различимо синела извилистая полоса Днепра, окаймленная дымчатой грядой правобережных круч.


Май 1956 — сентябрь 1963.

Москва — Тенгинка (Лермонтово).


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века