Курсовая работа по обитателям болота

Ла-Шавоир спрыгнул с камня и уже через секунду, ругаясь, вытирал мою ладонь, осторожно вытаскивал удлинившимися когтями осколочек из единственной, но глубокой раны на большом пальце. Ко мне же вернулась чувствительность, поэтому я тихо попискивала и смаргивала слезы боли и жалости к себе, любимой.

Кровь почему-то все не останавливалась, но тут я увидела медальон Феликса. Миртар. Аналог моего. Но… тусклый. И меня озарило.

— Я не риале, — ошеломленно прошептала, понимая, что кусочки мозаики сложились воедино.

Кикимор потрясенно поднял на меня глаза.

— Так вот почему, — сбивчиво говорила я. — Вот почему вы всем запрещали мне говорить, что такое «риале»! Боялись, что я пойму! Но почему?!

— И правда, очень проблемная кошка, — вдруг рассмеялся Ла-Шавоир, запрокидывая голову, но не успела я выдернуть руку как он снова серьезно посмотрел на меня, приблизился к самому лицу, вновь окутывая запахом трав, и очень тихо, почти интимно, шепнул: — Все верно, Юленька, сейчас ты не риале. — Но тут к ранке прижалось что-то очень-очень холодное, и, вскинув голову, я поймала торжествующий взгляд голубых глаз. — А вот сейчас почти.

В ту же секунду меня пронзила обжигающая боль. Настолько сильная, что я застонала и попыталась вырваться из крепкой хватки этого сказочного земноводного!

— Отпусти меня немедленно! — Я увидела, как Феликс плотно сжал мои окровавленные пальцы на своем медальоне, который становился все ярче и ярче, напитываясь моей кровью, болью, криком.

Рывок — и пуговицы на платье разлетаются в разные стороны под рык: «Я же приказал носить его на одежде!» Вот он снимает мой миртар и заставляет разжать вторую руку, чтобы обхватить его. Сверху ложатся его ладони, засиявшие тусклым голубым светом. У меня же немели руки, было такое ощущение, что я держу кусочки льда, которые впитывали, вытягивали мое тепло. Теперь теряли чувствительность не только пальцы, но и руки. Я открыла глаза, тихо застонала от ужаса, потому что потусторонний свет змеями оплетал наши руки и стремился все выше и выше. К груди. К сердцу.

Феликсу приходилось не лучше. Он был очень бледный, лоб усеян бисеринками пота, дыхание тяжелое и частое, в глазах отблески замораживающего нас огня… и мое отражение.

Не в силах удержать равновесие, я начала падать назад, и Ла-Шавоир рывком положил меня на теплый мрамор, все так же продолжая сжимать руки над головой. Наверное, непосвященным эта сцена показалась бы очень страстной и эротичной. Но нам с болотником было не до страсти и эротики. Потому что огонь прекратил замораживать и, поменяв цвет с голубого на желтый, начал жечь. Я с криком выгнулась, пытаясь разорвать такой болезненный контакт. Сволочной «Василисушке» тоже приходилось очень непросто, он уже почти задыхался и склонялся все ниже и ниже надо мной, пока, наконец, не коснулся лбом груди. Сейчас я даже и не подумала заострить на этом внимание, хотя бы потому, что было очень больно. Обжигающе! Я даже кричать не могла, только скулить и тихо плакать.

Да и ему, судя по всему, было не лучше.

А потом… Потом эта смесь льда и пламени добралась до чего-то в солнечном сплетении, смешалась и медленно поползла обратно. Когда все закончилось, то Феликс сполз с меня на пол, попутно забрав свой медальон, который сейчас мягко светился. Одна сторона голубая — другая желтая.

— А вот теперь действительно все, — хрипло сказал кикимор, надевая свой медальон на шею.

Я же свернулась калачиком на камне, не в силах встать и уйти, и беззвучно плакала, закусив костяшку пальца. Было очень плохо, в груди пекло, рук я почти не чувствовала, до того они оледенели. Только та, в которой я сжимала свой миртар, постепенно начинала обретать чувствительность, в нее вонзались тысячи иголочек, которые заставляли плакать еще горше.

Создатель, но почему?!

— Что я тебе плохого сделала? — наконец спросила я срывающимся голосом. — Почему?!

— Я не знал, что будет именно так, — как-то бесконечно устало сказал Ла-Шавоир. — Такая боль… не предполагалась. — Он немного помолчал и нехотя продолжил: — Твоя дезориентированность мне была нужна именно для завершения ритуала.

— Что ты просил у Маэжи?

— Второго, — тихо ответил Ла-Шавоир, запрокинув голову и закрывая глаза. — Я устал быть один, Юля, устал, что меня рано или поздно обязательно предают те, кому я начинаю верить, устал от расхождения интересов, от того, что почти никто не может разделить мои. Я всего лишь хотел второго.

Мне невольно вспомнилась песня Высоцкого: «Пошли мне, Господь, второго, чтоб не был так одинок».

— Она говорила про «заданные параметры»… — вспомнила я.

— Да, — вздохнул кикимор, зарываясь пальцами в волнистые волосы. — Тот, кто подойдет мне. И… Маэжи сказала, что он поможет решить проблему с эльфами и женщинами. Но… пришла ты.

Последовал тяжкий вздох, показывающий, как он разочарован этим.

— Зачем все это? — Я непонимающе посмотрела на него, села и попыталась слезть, но покачнулась, и Феликс удержал меня от падения, аккуратно опустил на пол, секунду помедлил и сел рядом.