Курт Кобэйн. Рассказ о сыне (СИ)

А ещё я устраивал телефонные розыгрыши. А потом, бывало, шел на склад, где хранились штабеля бревен и представлял, что меня преследуют, а я скрываюсь. Или наоборот, что я преследую каких-то преступников. Иногда играл в супермена или других супергероев. Ничего другого не оставалось.

А потом я отправлялся прикорнуть в машину под «Queen», «News of the World» на кассетном магнитофоне. Разряжал аккумулятор машины. Пару раз мы застревали по пути домой из-за разряженного аккумулятора. А всё моя любовь к «Queen».

Я не чувствовал, что у меня есть отец. Не было человека, которому можно было довериться. Я мало что помню до семилетнего возраста. А это как раз тот период, когда он жил с нами вместе, когда у меня были мать и отец. После этого я пожил у него какое-то время, а потом он женился и я оказался в самом хвосте списка его приоритетов.

Если бы со мной такое случилось, если бы мы с Кортни и Фрэнсис оказались в подобной ситуации, я бы все же пытался как-то наладить контакт с Фрэнсис, установить какие-то отношения, а он попросту махнул на меня рукой. Полагаю я уже на него не зол, но общаться с ним я бы не захотел. Нам не о чем говорить. Уверен, это разозлило бы его, но будем смотреть правде в лицо.

Многие дети моих лет ловили себя на мысли: «Почему, черт возьми, мои родители разводятся? Родители всех моих друзей тоже. Что-то не так». Наверное, наших родителей как-то не так воспитывали. Зачем они занимались самообманом? Пары разводились, давали себе волю после развода, как мама. Вдруг начинали пить в тридцать лет. Совершенно терялись, снова совершали те же ошибки, воспитывали своих детей. Они не понимали, что необходимо детям. Насколько я помню, все мои друзья задавались такими вопросами в семилетнем возрасте, а это рановато, знаете ли? Какая-то эпидемия. Паровое поветрие.

Моя история похожа на девяносто процентов историй сверстников, потому что проблемы у нас были общие: курение травки в школе, жизнь в тени пресловутой коммунистической угрозы, постоянный страх ядерной войны, все больше насилия в разных слоях общества. Все реагировали одинаково, даже не знаю. Не думаю, что наше музыкальное видение чем-то кардинально отличается от видения групп наших ровесников. Я не считаю нас какими-то особенными. Всем нам в конце концов довелось пережить тоже самое. Но мы привлекли больше внимания. Песни оказались доступными и запоминающимися.

На уроке физкультуры в восьмом классе у меня вдруг прихватило спину. Меня отвезли в больницу, я не мог дышать. Я думал, позвоночник сломался. На самом деле диск сдвинулся. Пошел на той же неделе к костоправу, оказалось искривление позвоночника. Мне надо было ходить в корсете, но я не хотел, а занятия музыкой только усугубили дело. Позвоночник искривился еще больше. Вес гитары, падающей на левую сторону тела, он заставлял меня наклоняться, и это лишь ухудшало положение. Я все время страдал от боли. Это не досужие вымыслы. Всё время что-то болело. Вероятно, как-то психологически заменил боль в спине резью в животе. Когда у меня начинал болеть живот, это было куда хуже, чем спина. По крайней мере о спине я уже и думать забыл. Я знал, что смогу стать настоящим шизофреником. Я все время нервничал, у меня были всякие странные привычки, практически навязчивые идеи: щелкать пальцами, теребить волосы, а потом стало ещё хуже. Я стал ненавидеть окружающих за то, что они не оправдывали моих ожиданий. Мне опостылело общество одних и тех же идиотов. Они были похожи друг на друга как две капли воды. У меня на лице было написано, да и по реакциям понятно, что я их терпеть не могу. Я люто ненавидел их. Они были тупыми неотесанными мужланами. Потом я осознал, что люди не оставили мое к ним отношение без внимания, и обо мне сложилось такое мнение, что я, мол, всех вокруг ненавижу. Я все время переживал, стал едва ли не невротиком, в каком-то смысле параноиком. Все понимали, что я всё время на грани. Очевидно, думали, что я из тех ребят, которые способны притащить в школу автомат и всех перестрелять.

Мне было бы куда легче, окажись в школе, хоть один ученик с необычной прической, хоть один панк. Мне позарез надо было с кем-то общаться, но не с «серой массой», не со «свойскими» ребятами. «Ботаники» мне больше нравились, но у нас и «ботаников» то в Абердине толком не было. А те, что были, не слушали «Devo», скажем так. Просто уроды какие-то были и все.