Курзал

Он действительно чувствовал с утра какую-то слабость, но главное, настроение было скверным, не хотелось никого видеть и уж тем более болтать. Может, подскочило давление? Устал вчера в Набережных Челнах. Он принял лекарство, закрыл глаза и приготовился было спать. Но только дверь за Лизой закрылась, вдруг понял, что сна, как говорится, ни в одном глазу. И вообще, пожалуй, стоит не спеша одеться, выйти на берег и побродить, в кои веки не выполняя обязанностей гида, воспитателя и галантного кавалера. Иди себе куда хочешь и не напрягайся, не думай, как бы это не брякнуть чего обидного или, наоборот, не преподнести машинально комплимента, который тут же будет встречен как доказательство Большого и Сильного Чувства. Он не раз уже замечал, с какой нелепой серьезностью Лиза реагирует на каждый сказанный им пустяк. Сказал сдуру как-то, что у нее куриная походка, аж побледнела, но промолчала, а потом, дня через два, жалобно спросила, как же ей ходить, чтобы было красиво, она думала-думала и не понимает. Похвалил белое платье — теперь носит его, не снимая, каждый вечер стирает, вешает над кондиционером, а утром поднимается ни свет ни заря, чтобы выгладить. Все это, разумеется, трогательно, только чересчур…

Увидев в окно, что автобусы с туристами-оптимистами тронулись, Губин вышел на пустой причал. Влево, в парк, уходила дорожка, в конце ее Александр Николаевич заметил удаляющуюся сутулую спину и узнал Ярославцева. Бог с ним. Губин пошел прямо и очень скоро оказался на улице, ведущей, судя по всему, в центр. И он зашагал к центру в отличном настроении, засунув руки в карманы и никуда не торопясь. Солнце довольно высоко стояло в небе, но не жгло, да и улица была тенистой, вдоль тротуара — молодые деревца, недавно, видать, посажены. И дома тоже новые, не монотонно-унылые, как это обычно бывает, а какие-то веселые, чистые, а между ними — зеленые дворы. Сколько, интересно, лет этому симпатичному городу? Не больше двадцати, совершенно очевидно. Губин усмехнулся: а ведь все здесь моложе его — и деревья, и эти дома. И жители. Нет, верно! Он же не встретил еще ни одного своего ровесника, не говоря уж о стариках, а идет по этой улице минут десять.

Улица вывела его к набережной, тоже совсем новенькой, буквально «с иголочки», но по-столичному нарядной, с гранитным парапетом, фонарями «под старину» и только что высаженными хлыстиками-деревцами. Многие деревья посажены были халтурно, кое-как, вон одно уже валяется на боку корнями наружу, и листья начали вянуть. Губин подошел, поднял деревце, поставил и руками, как сумел, утрамбовал землю вокруг. Смешно, почему-то он чувствовал себя единственным взрослым в этом городе, а потому как бы ответственным за все, что творится. На другой стороне Камы, делающей здесь изгиб, стоял глухой серьезный лес, настоящая тайга. Губин вдруг подумал, а что, если бросить все да и перебраться сюда? Насовсем. Взять и на чать новую жизнь? Наверняка тут имеется какое-нибудь предприятие, где-то ведь они должны работать, эти мальчишки и девчонки, что так по-хозяйски расхаживают по улицам и валяют дурака на воскреснике по озеленению набережной. Главного инженера одного из крупных ленинградских заводов здесь оторвут с руками, могут и директором поставить. А директор единственного предприятия в таком городке — это ого-го! Персона. Главный человек! Он бы им показал, паршивцам, как надо деревья сажать!.. Горисполком даст квартиру, а пока хорошо и в гостинице. Интересно, где у них тут гостиница?.. С продуктами, правда, как везде, то есть плохо… Наладим и это — во всяком случае, те, кто работает на заводе, должны получать заказы, как в Тольятти. Ну, и подсобное хозяйство — свято дело… Губин вошел во вкус, играя в эту игру. И вдруг понял, что, представляя будущую здешнюю жизнь, все время видит рядом с собой… Лизу! Этого только не хватало, доигрался, старый дурак…

Губин пошел быстрее, уже не глядя по сторонам и нарочно думая о том, как он, если бы действительно пришлось, стал жить в этом городе с Машей, вообще — со всей семьей, с Юлькой, Женечкой, Юрой. Так и только так.

Парадная набережная тем временем кончилась, и тротуар превратился в обыкновенную тропинку, петляющую вдоль высокого обрывистого берега. Здесь вразброд росли старые сосны, сохранившиеся с тех (недавних) времен, когда никакого города не было и к берегу подступал лес с медведями. Тропинка вильнула влево и через поляну (самое место для стадиона!) вывела Губина на небольшую площадь с квадратным газоном посредине. На газоне, видимо, предполагалось построить фонтан — сбоку лежали стальные трубы, громоздились каменные глыбы. А в самом центре стояли синие «Жигули». И тут Губин впервые увидел представителей старшего поколения: вокруг машины размашисто ходил с косой худой высокий старик в ковбойке. Уверенными, точными движениями он обкашивал газон, а рядом суетилась маленькая, круглая старушонка, воровато собирая в подол срезанную траву, которую затем относила в багажник машины. Заднее сиденье было уже забито травой доверху.