Читаем Кусатель ворон полностью

– Придуркен расстреляйтунг!

Ну, и так далее. Я сбился первым, повторил про фабрикен унд заводен, у Пятахина немецкие запасы тоже закончились, и он снова завел про айнштурценде бутерброден. Я подумал, что так можно долго ходить в вывернутых одежках и шпрехая по-немецки, и хорошо, что нас не видит какой-нибудь там приличный человек, а то бы сдал в психушку.

И пятисот метров не прошли, Пятахин остановился, все-таки у него чувство опасности совсем звериное, как у любого порядочного вурдалака.

– Что? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Что-то там… Нехорошее.

– Посмотрим давай.

Мы медленно, почти на цыпочках двинулись вперед и скоро увидели.

Яма. Совсем свежая. Глубокая, метра, наверное, три, длинная. То есть даже не длинная, она тянулась справа налево, и краев я не видел, земля точно открыла длинный кривой рот.

– Вот оно и шумело, – Пятахин подобрал шишку, кинул вниз. – Разрыв.

Шишка застряла в жидком песке.

Никогда такого не видел. И не знал, что так бывает.

– Это…

– Разрез, – объяснил Пятахин. – Так буераки заводятся. Земля лопается, ключи начинают бить, потом пошло-поехало, через пару лет тут уже овраг настоящий протянется.

– А почему на дне воды не видно? – спросил я.

– Она пока не держится. Там песок… зыбучий. В нем все вязнет. Вон смотри, шишка уже провалилась.

Шишка на самом деле почти провалилась, осталась черная макушка.

– Это из-за дождей, наверное, – Пятахин смотрел вниз. – Земля здесь внаклонку, вот и слезло. Это как трясина, так и мы могли провалиться…

Конца этой расщелине не виделось, и ровная она была, на самом деле как разрез, точно кто-то рассек землю саблей. Деревья уже начали наклоняться в сторону, высоченные сосны скосились, как сбитая смерчем трава, выставили из земли корни, а некоторые сломались, растопырив в разные стороны острые щепки.

– Могло и деревом завалить, – сказал Пятахин. – Мясорубка какая. Да уж… Прикинь, если бы мы сюда двинулись, то мы бы точно провалились. Или соснами побило бы. А этот медведь, получается, нас удержал, – сказал Пятак совсем серьезно.

– Что это вообще? – я кивнул на яму.

– Движение континентов, – вздохнул Пятахин. – Вот оно наглядно. Прыгать будем?

– Идиотен? – спросил я.

– Идиотен-ферботен, – ответил Пятахин. – А может, все-таки прыгнем?

– Вдвоем прыгать нельзя, – сказал я. – Если один увязнет, кто его спасет? Давай ты первым.

Первым Пятахин прыгать не хотел, мы поспорили и пошагали дальше, вдоль разлома, и через полтора километра выбрели к реке. Или к широкому ручью. Извилистый, с невысокими обрывистыми берегами, течение быстрое, вода чистая, колышет желтые водоросли, голова аж кружится. Я настроился на долгое путешествие вдоль, но вдруг – вот на самом деле вдруг-вдруговский, я совсем не ожидал – мы продрались сквозь борщевик и увидели наших. И нашу страусиную поляну, она находилась чуть внизу, а мы как бы на крутояре. Как тут оказались?

Народ уже собрался, были все, и наши, и немцы, и баторцы, стая, включая Рокотову, вполне себе живую, и здоровую, и румяную от чистого воздуха.

– А в зомби не превратились, – с сожалением сказал Пятахин. – Я думал, что хотя бы Жохова… Нет в жизни счастья.

– Счастье в труде, – сказал я и поспешил к людям.

– Это ты лошади расскажи, – ответил Пятахин.

Мы поторопились, нас заметили и замахали руками, мне показалось, нам были рады.

– Явились, красавчеги, – приветливо и по-современному сказала Жохова. – А мы тут Юльку уже давно нашли, без вас управились, ждем, думали, уже вас самих искать надо.

– Знаю, знаю, соскучилась по мне, лапонька, – Пятахин послал Жоховой воздушный поцелуй.

Жохова скрипнула зубами, но удержалась от ответного удара.

Подбежал Жмуркин, взволнованный и злой, осведомился, где пропадали. Пятахин тут же принялся рассказывать Жмуркину про колдовство, пришельцев и зомби и про разрыв, который вдруг возник и в который мы едва не ухнули, тот махнул рукой и велел выдать нам чай. Снежана принесла кружки с кипятком, в котором густо плавали смородиновые листья и ветки, мы направились к Рокотовой, хотелось ей что-то почему-то сказать.

Рокотова сидела на раскладном стульчике, действительно живая, здоровая, но с покаянием в лице, нам она улыбнулась.

– Я хотела сама найти ключ, – хлюпнула носом Рокотова. – Сама… Чтобы для всех… Чтобы все счастливые…

Пятахин не стал глумиться почему-то, сочувственно кивнул, улыбнулся.

– Ничего, – сказал он. – В другой раз найдем.

– Точно, – подхватил Жмуркин. – Найдем. У меня как раз идея появилась…

Жмуркин начал рассказывать свою идею. Что мы неправильно поняли масштаб. Надо его было от речки отсчитывать, она не совпадает с реальной…

Я глядел на остальных.

Капанидзе сидел на пеньке, грыз, как всегда, свои семечки, закидывал их в рот левой рукой, правая у него была перевязана бинтом, сквозь который проступала кровь.

Глава 22

Апрельский пал

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белеет парус одинокий. Тетралогия
Белеет парус одинокий. Тетралогия

Валентин Петрович Катаев — один из классиков русской литературы ХХ века. Прозаик, драматург, военный корреспондент, первый главный редактор журнала «Юность», он оставил значительный след в отечественной культуре. Самое знаменитое произведение Катаева, входившее в школьную программу, — повесть «Белеет парус одинокий» (1936) — рассказывает о взрослении одесских мальчиков Пети и Гаврика, которым довелось встретиться с матросом с революционного броненосца «Потемкин» и самим поучаствовать в революции 1905 года. Повесть во многом автобиографична: это ощущается, например, в необыкновенно живых картинах родной Катаеву Одессы. Продолжением знаменитой повести стали еще три произведения, объединенные в тетралогию «Волны Черного моря»: Петя и Гаврик вновь встречаются — сначала во время Гражданской войны, а потом во время Великой Отечественной, когда они становятся подпольщиками в оккупированной Одессе.

Валентин Петрович Катаев

Приключения для детей и подростков / Прочее / Классическая литература