Кусатель ворон

— В кусании ворон, — пояснил я. — Это такая профессия. Голодно было, и местные немцы наловчились ловить ворон. Сначала ловили одну ворону, привязывали ей к лапке веревочку и растягивали рядом сеть. Пойманная ворона приманивала остальных, они опускались, кусатель, сидящий в шалаше, дергал за веревочку, и ап — еще десять ворон. К вечеру набиралось штук двести. Ну, и в процессе поимки ворон умерщвляли перекусыванием шеи — быстро и эффективно.

Александра поморщилась.

— Их что, действительно ели? — спросила она. — Ворон?

— Конечно. Солили и ели. Еда бедняков. Хотя потом вошло в моду, даже в ресторанах подавали. Говорят, в Германии и сейчас можно найти. Само собой, в самых изысканных заведениях.

— Может быть. Но я больше креветок люблю… Нет, больше всего я теперь люблю жареную картошку с белыми грибами.

— Я тоже.

— А при чем здесь генетика?

Я пожал плечами.

— Все время хочется кого-нибудь покусать. Хотя в последнее время меньше… но все равно. Мне кажется, над нашим родом судьба посмеялась. Кусатели и покусанные… Примерно так.

— Понятно. Это интересно. Ну, про кусателей ворон. Интересная профессия. Ой, смотри!

Александра хлопнула в ладоши и указала пальцем.

— Странно, — сказал я. — Вроде бы недавно вышли, а уже… Прибыли. Что такое…

— Автобус! — заорал Пятахин. — Смотрите! Автобус нас ждет! Ура!

Под соснами отдыхала старенькая «Беларусь» с прицепом, в котором просматривались синие пластиковые бочки для клюквы и брусники, ящики для лисичек и большой бак для вареных грибов, а еще какие-то мешки, коробки, — одним словом, вещи, необходимые в домашнем быту, если живешь километрах в пятистах от ближайшего центра цивилизации. В кабине трактора курил квадратный мужик, наверное, Дрынов.

На обочине стоял автобус. Наш, чистенький и сверкающий, точно только что из мойки. Старый добрый пузатый Штольцхабен ходил вокруг автобуса с тряпкой и аккуратно смахивал пыль, хотя машина и так блестела как новенькая.

— Однако… — растерянно сказал Скопин.

Дверь отъехала в сторону.

— Пашенька! — из автобуса выпала Лаура Петровна в желтом спортивном костюме. — Пашенька! Сынок!

Она кинулась к нам.

Пашка попятился и потерянно огляделся, но бежать не решился, и через секунду Лаура Петровна погребла его в святых материнских объятиях. Лаура Петровна пахла парфюмерией и народным образованием. И рыдала.

Мы не стали мешать воссоединению матери с сыном и направились к автобусу. Шульцман приветствовал нас улыбкой, мы ему тоже были рады — и пожали руки, а Жохова вдруг поцеловала в щечку. Стали забираться и распределяться по местам, но в этот раз рассаживались по-другому, как-то вместе, рядышком, и немцы, и баторцы не стали сбиваться в кучки, а устроились среди остальных.

Я хотел сесть рядом с Александрой, но Скопин зачем-то выволок меня обратно на улицу, и мое место занял Влас. Пятахин то есть.

— Ну что? — спросил я. — Чего еще?

— Да вот, дело есть… Я про это… — Скопин кивнул в сторону леса. — Как-то все… Непонятно.

— Брось, потом разберемся. Знаешь, у меня у самого голова вся в разные стороны. Надо все осмыслить спокойно. Дома, короче.

— Вот и я о том, — Скопин кивнул. — Осмыслить. Ты не спеши это все в блог писать, хорошо?

— Конечно. Кто ж это решится описать?

— Понимаешь, этот инцидент с Вероникой… Ну, мне совсем не хочется в послужном списке иметь это безобразие…

— Понятно-понятно. Никакой драки не будет, я потом наоборот напишу.

— Наоборот драки? — усмехнулся Скопин.

— Ну, мы встретились… С воспитанниками церковно-патриотического лагеря, пели под гитару Цоя и…

— Жанну Бичевскую.

— Можно и Жанну Бичевскую. Песни пели, жгли костер, играли в города…

— Вот, верно, в города… А потом спать легли, никто никому фейсы не портил.

Лязгнуло железо, из «Беларуси» вылез квадратный человек Дрынов и направился к нам крепкой походкой заслуженного механизатора. Во рту папироса, незажженная, Дрынов перекидывал ее с зуба на зуб и деловито хмурился.

— Этому еще что надо… — поморщился Скопин.

Я примерно представлял, я всегда представляю, что народу надо.

Дрынов приблизился, но здороваться не стал, не стал тратить на нас души своей окрошку.

— Пацаны, — он сплюнул на асфальт, растер сапогом. — Пацаны, тут такое дело, значится…

Дрынов изобразил смущение, не очень хорошо изобразил, кстати, а может, и не старался особо. Причем обращался он исключительно к Скопину, чуял.

— Короче, пацаны, соляра подорожала, — сказал он. — Сами понимаете, такие концы…

Он зажмурился.

— Опять же капиталку недавно делал, пришлось почти пятнадцать тысяч выложить. А автобус ваш не полторы тонны весит, серьезная машина.

Дрынов принялся бубнить про трудности жизни, высокие цены на ГСМ, про произвол и коррумпированность местных властей, наступающих несчастному фермеру практически на горло…

— Сколько? — остановил Скопин поток жалоб.

— Еще три, — вздохнул Дрынов. — Я же говорю, ваш автобус, он же не легкий, а потом, пока я его тащил, у меня два бидона брусники в кисель утряслось…

Скопин полез за бумажником, достал две тысячи.

— Больше нет, — сказал он. — Две.

Дрынов скорбно вздохнул.