Кусатель ворон

— Не разочаровывай меня, Виктуар, — опередил Жмуркин. — Мне кажется, это судьба.

— Что судьба?

— Судьба свела нас снова вместе. Впрочем, не будем о мистике. Видишь ли…

Жмуркин сощурился. Мимика у него стала богаче, и вообще, артистизм прорезался.

— Видишь ли, я с одаренной молодежью давно работаю, хорошо ее знаю… — Жмуркин нервно погрыз ноготь. — Одаренная молодежь — это, брат, ого, к ней в одиночку лучше не соваться, загрызет. Это не мы, однако… Короче, ты что, не можешь помочь своему старому другу?

— Я? Нет… То есть я не против помочь. Просто так… Неожиданно.

— Настоящее дело всегда начинается неожиданно. Вдруг. Внезапно.

Что-то ему надо, подумал я. Раньше Жмуркин бескорыстием ни разу не отличался, скорее, наоборот, задаром и не икнет, не то что о молодежи заботится. И вот этот корыстнелюбивейший Жмуркин вспомнил вдруг старую дружбу, живет-де в городе Г. Петр Иванович Добчинский, в детском саду на соседних горшках сидели, здравствуй, здравствуй, милый…

Что-то надо. Но, конечно, не скажет что. Ну ладно, здравствуй, милый.

— Счастье — оно как голубь, всегда капает неожиданно, — изрек Жмуркин. — Если оно, конечно, действительное. А вообще, юноша, от нашего путешествия тебе приключатся одни сплошные плюсы.

Тут я едва не поперхнулся. Вспомнил, что все наши прошлые невзгоды начинались как раз именно с такой же вот фразы — ну, про сплошные плюсы. Сейчас эти плюсы он живописует.

И Жмуркин немедленно живописал:

— Поход, свежий воздух, немка-флейтистка, кстати, весьма симпатичная. Опять же культурное развитие, Золотое кольцо, оно само по себе возвышает, одним своим воздухом. Комфортабельный немецкий автобус. В институт опять же немецкий пристроишься…

— Культурное развитие, говоришь?

Жмуркин кивнул.

— Ну, понятно, — сказал я. — Мне от этой затеи сплошные печеньки. Тебе… дружеская поддержка. А проекту? Зачем проекту нужен я?

— Проекту нужен летописец, — ответил Жмуркин.

— То есть?

— Вести блог, записывать путевые впечатления, мысли, происшествия. Как раз для тебя. Потом книгу издадут. В Германии, само собой.

Я почесал подбородок.

— Ну, вот и хорошо, значит, послезавтра отъезжаем, — сказал Жмуркин.

Он поднялся из-за стола.

— Уже послезавтра?

— Есть проблемы?

Есть. Сто двадцать тысяч разных проблем.

— Нет, — сказал я. — Хоть завтра.

— Вот и отлично. Ознакомься со списком участников, завтра в три организационное собрание в кинотеатре. Изволь. И еще вот.

Жмуркин извлек из портфеля лист бумаги, оставил его на столе.

— Изучи, — Жмуркин постучал по бумаге пальцем. — Табель о рангах с подробным именованием пристрастий. Может, кого-нибудь стоит вычеркнуть, погляди?

— Это одаренная молодежь? — поинтересовался я.

— Самая отборная. Лучшие люди. Можно сказать, элита.

Жмуркин цинически зевнул, почесал под мышкой и направился прочь, попрощаться со мной не удосужился.

Глава 5 Лучшие люди

Отец был «за».

Мать была «против». Но недолго.

Меня отпустили.

Я собрался за два часа. Взял тапочки, трусы, три майки, штаны. Камеру, ноутбук, блокнот, термос. Мать настояла на кипятильнике и теплых, невзирая на лето, носках. Отец не знал, что дать в дорогу, дал раскладной стульчик и родительское благословение.

— А кто еще едет? — спросил он. — Знакомые ребята?

— А как же. Лучшие люди, одаренная молодежь. Как один, сплошные дартаньяны. И парочка дартаньяниц.

— Лучшие люди? — насторожилась мать. — А именно?

Я передал ей список, она близоруко сощурилась, прочитала.

— Пятахин… Пятахин? С каких это пор он лучший? Да еще и поэт… Поэт?!

— Это правда, — сказал я. — Поэт. Знаешь, как там это… лишь солнце за рощу зайдет… Короче, он долго скрывал свой талант, и вот совсем недавно все счастливо обнаружилось. Пишет стихи. Публикуется. На семинары молодых авторов регулярно ездит. Одним словом, поэт.

— Смотри-ка ты, — удивилась мать. — А с виду дегенерат. А этот? Гаджиев Равиль… Он что, действительно на баяне играет?

— Не знаю… То есть да, конечно. Почти виртуоз. Он это… оригинальный аранжировщик.

— Да, интересно… — мать покачала головой и продолжила изучать список. — Интересно… Иустинья Жохова… Что за Иустинья?

— Устька Жохова, — пояснил отец. — В проруби два года назад топилась, не помнишь?

— Ее за это в поездку взяли?

— Нет, за благотворительность, — это уже я ответил.

— За что?! — не поверила мать.

— За благотворительность, — повторил я.

Мать рассмеялась.

— Всем известно, за что ее взяли, — за папу, — сказала она.

— Может, и за папу, — не стал я спорить. — Но еще и за благотворительность. Помнишь, когда оползни были? Так вот, Жохова не спала три ночи и три дня и связала для пострадавших носки, сорок пар, между прочим. Пальцы себе в кровь истерла…

Мать устало поморщилась и передала список мне.

— Ты попал в прекрасную компанию, — сказала она. — Будет где развернуться твоей мизантропии. Дерзай, сынок.

Я не стал спорить, отправился к себе со списком, лег на диван. Список на самом деле был выдающимся: поэзия, Серебряный век на крыльях баобаба, я читал медленно, наслаждаясь каждой строкой.

Итак.

1. Пятахин Влас, поэт