Пойманных миллионеров он мучает, чтобы выпытать, где у них зарыты деньги. Заткнет миллионера в водопровод и разговаривает с ним по электрической проволоке.
— Жив, мерзавец?
— Жив!
— Отвечай, где твои деньги, чтоб я мог завладеть ими и прикончить тебя медленной смертью.
— Нет, не скажу.
А барон грубо хохочет…
Вон приехала какая-то таратайка. С каким-то грузом, прикрытым холстиной. Из-за под холстины торчит кость с синеватыми пленками мяса. Какой ужас! И ни одного полицейского. А где же мама? Вдруг это она? Вдруг ее труп, растерзанный львами? Ее пытали:
— Куда ты зарыла свои миллионы?
Она молчала. Она терпеть не может отвечать, когда ее спрашивают. Вот и домолчалась!
Ночь.
Душно в маленькой отельной комнатке. Звонко капает вода из развихленного крана умывальника.
Маруся спит. Во сне она добилась своего.
— Мистрисс, — говорят ей американцы. — В вас всего четыре фунта весу. Мы все подписываем с вами контракт. Вы играете любую фильму.
Миллионер вылезает из небоскреба и говорит: «Я твоя».
В женском роде. По-американски так надо.
— Мама! — пищит миллионер. — Мама, мне страшно! Мама!
Маруся с трудом открывает глаза.
— Мама, — дрожащий голос из-за ширмы.
— Чего тебе?
Опять этот Котька.
— Мама, ты слышишь?
В трубе умывальника стучит и булькает.
— Чего ж ты меня будишь? Это в умывальнике.
— Это миллионер, — срывается с шепота дрожащий голосок.
Миллионер посылает сигналы.
Слово «миллионер» опять вводит Марусю в сон.
— Да, да… сигналы… — бормочет она.
Миллионер бросает к ее ногам свой старинный фамильный небоскреб.
Мой маленький друг
Не каждый может похвастаться, что у него есть друг на всю жизнь.
У меня есть.
Мой друг черноглаз, молод и прекрасен. Ему пять лет. Он носит клетчатую юбку в 25 сантиметров длины, подстриженную челку и круглый берет.
В дружбу его я верю.
Вчера, когда его отвозили в школу, куда-то за Париж, он сказал матери:
— Передай ей (это значит мне), что я ей друг на всю жизнь.
Это было сказано очень серьезно, и не верить нет никаких оснований.
Познакомились мы в прошлом году. Друга моего привезли из Лондона с настоящим английским паспортом, с первой страницы которого в радостном изумлении глядят четыре круглых глаза: это портрет моего друга с кошкой на руках. На следующей странице написано, что паспорт выдан мисс Ирен Ш. с правом разъезжать по всему Божьему миру без всяких виз. Я позавидовала и мисс, и кошке…
Порог моей квартиры переступила эта самая мисс, уцепившись одной рукой за юбку матери, а другой прижимая к себе большую книгу — сказки Андерсена.
Окинув меня зорким взглядом, сказала деловито:
— Я вас могу очень легко обратить в лебедя.
Этот проект, конечно, страшно меня заинтересовал.
Обычно гости, входя в первый раз в мой дом, говорят такую ненужную дребедень, что даже не знаешь, что и ответить.
— Мы давно собирались…
— Как вы мило устроились…
— Мы столько слышали…
Отвечаешь по очереди:
— Благодарю вас.
— Вы очень любезны.
Иногда и некстати. Спросят:
— Вы давно на этой квартире?
Ответишь:
— Вы очень любезны.
Спросят:
— Как вам удалось найти?
Ответишь:
— Благодарю вас.
Но ведь первые любезности журчат так одинаково, что никому и в голову не придет в них вслушиваться.
А тут вдруг сразу такое деловое предложение. И видно, что человек опытный, — одного беглого взгляда было достаточно, чтобы оценить во мне самый подходящий материал для производства лебедей.
— Как же вы это сделаете? — спросила я с интересом.
— Очень просто, — ответил мой будущий друг, влезая всем животом, локтями и коленями на кресло. — Очень просто: я пришью вам гусиное лицо, куриную шею, а в руки натыкаю перьев из подушки.
Гениальная простота изобретения поразила меня.
Я пригласила гостью сесть.
Гостья села, сейчас же открыла своего Андерсена и стала читать вслух. Читала плавно, иногда чуть-чуть улыбаясь, иногда щуря глаза, вглядывалась в строки. И странное дело — случайно подняв голову и заметя на столе варенье, с интересом на него уставилась, а голос продолжал так же плавно читать. Тут-то и выяснилась удивительная штука: будущий друг мой оказался особой абсолютно безграмотной, но обладающей феноменальной памятью, и читал сказки наизусть.
Познакомившись поближе, мой друг усаживался иногда на диван, закидывал ногу на ногу и принимался читать мне вслух газету. В газете, конечно, много места уделялось политике.
— Большевики ассигновали декларацию, — старательно выговаривал мой друг и бросал на меня быстрый взгляд исподлобья: оценила ли я красоту стиля.
— Последнее известие: в Берлине разрезалось яблоко с червяком. И все куры упали в обморок.
Иногда за чтением непосредственно следовала декламация. Декламировались с чувством и жестами стихи Саши Черного:
Когда мать моего друга уходила по делам, мой друг спрашивал:
— Идешь зарабатывать сантимы? Заработай только один сантим. Нам его на сегодня хватит. И возвращайся поскорее домой.
Потом начиналась дружеская беседа. Самая неприятная часть этой беседы была часть вопросительная.
— Отчего деревья зеленые?