Кустодиев

— Эх, Борис Михайлович, — вздохнул Петров-Водкин, — видел бы ты, что представляют из себя некоторые наши учебные классы «футуристической ориентации!» На холсте куски железа наклеены, разные там гвоздики, брусочки, веревочные петли болтаются, будто прямо здесь кого-то вешать собираются. А называется все это просто и ясно — «Композиция», и каждой «композиции» порядковый номер присваивается, чтобы одну с другой не спутать. И так учат молодежь «синтетическому мышлению».

— Все правильно, — усмехнулся Кустодиев. — Если у нас с тобой, например, распад, то другие, чтобы восстановить равновесие, должны напирать на «синтез».

Отрицательное мнение, сложившееся у Кустодиева об органе ИЗО журнале «Искусство», отчасти изменилось, когда в феврале он увидел очередной номер. Под рубрикой «Провинция» публиковалась информация о художественной жизни Астрахани и упоминался кружок, созданный некогда П. А. Власовым, откуда вышло немало талантливой молодежи, в том числе такие художники, как Кустодиев и Горюшкин-Сорокопудов. В заметке говорилось и о том, что сейчас жизнь кружка замерла и от него остались лишь рисовальные классы, руководимые тем же П. А. Власовым. «Значит, держится Павел Алексеевич, молодец!» — мысленно похвалил наставника Борис Михайлович.

Интересно было прочесть и о том, что недавно в Астрахани, по адресу: набережная р. Кутума, дом Ефремова, прописалась община художников и она собирается открыть две студии для рабочих — живописную и прикладного искусства, а также художественный музей. Далее приводились выдержки из устава общины, свидетельствовавшие об обширных планах — от охраны художественных ценностей до содействия развитию эстетических вкусов «всех слоев населения астраханского края»[398].

Узнать все эти новости родного города Кустодиеву было чрезвычайно приятно, а внимание журнала к художественной жизни провинции следовало лишь приветствовать.

Лишь позже Борис Михайлович узнал, что, когда журнал вышел в свет, открытие художественного музея в Астрахани уже состоялось. Основой же музея послужила безвозмездно переданная городу коллекция картин, собранных любителем искусств Павлом Михайловичем Догадиным, некогда купившим на выставке «Мира искусства» в Москве полотно Кустодиева «Жатва».

Надеясь, что соглашение с Большим театром относительно оформления «Снегурочки» будет все же подписано, Кустодиев выполнил около двадцати эскизов декораций к постановке и в начале января отправил их Лужскому. Ответ Василия Васильевича задерживался, и в феврале Кустодиев вновь написал ему, оговорив и приемлемые для него условия оплаты. О личном сообщил скупо: «Живем мы здесь неважно, холодно и голодно, все только и говорят кругом о еде да хлебе… Я сижу дома и, конечно, работаю и работаю, вот и все наши новости. Стосковался по людям, по театру, по музыке — всего этого я лишен»[399].

И все же Лужский, вероятно, не вполне сознавал, в каком состоянии находился теперь Кустодиев, и настаивал — ради подробного обсуждения деталей работы — на его приезде в Москву.

Пришлось более определенно написать о своем здоровье: «Видимо, Вы не представляете, в каком положении мои ноги… Я с трудом передвигаюсь на костылях, даже и по своей комнате, и правая нога моя абсолютно потеряна…»[400]

Глава XXV. ГОРЬКИЙ, ШАЛЯПИН, АНИСИМОВ…

В апреле в Зимнем дворце открылась большая художественная выставка, которую устроители назвали Первой свободной государственной. Кустодиев предоставил на нее несколько картин, выполненных в прошлом году, — «Купчиха за чаем», «Мост. Астрахань», «Степан Разин» и изысканный по колориту натюрморт «Раковины».

Конечно, очень хотелось бы посмотреть, что пишут ныне коллеги, но это, увы, невозможно; уже несколько лет по состоянию здоровья позволить себе такую роскошь он не мог.

Впечатлениями о выставке поделился как-то зашедший проведать Константин Сомов. Со своей обычной прямотой заявил, что выставка в целом скверная, никуда не годится. И тут же сделал оговорку, что к двум работам хозяина дома, а именно «Купчиха за чаем» и «Раковины», это не относится. Из новых приятно удивил его только один художник — Филонов, показавший около двух десятков картин на тему то ли «мирового процесса», то ли космоса, одним словом, что-то туманное, но всеобъемлющее. По стилю живописи совершенно оригинален, ни на кого не похож, однако «убеждает», хотя к реалистическим направлениям его живопись отнести сложно.

О собственном житье-бытье Сомов сообщил, что еще несколько месяцев назад перебрался жить в квартиру к сестре Анюте, где ему выделены две комнаты, а свои хоромы сдает в аренду, чтобы обеспечить себе кусок хлеба. Подтекст этой фразы обоим был слишком ясен: живописью, «чистым художеством», в новые времена себя не обеспечишь.

Никаких заказов у Сомова не было, как и у Кустодиева, и оба сошлись на том, что никогда прежде художникам не приходилось так туго, как сейчас. Попутно Сомов ругнул руководимый Штеренбергом отдел искусств, который приобретает для музеев работы лишь левых художников, так называемых футуристов.