Кутгар

Я отвратил смерть от неразумных обитателей созвездия Ножей. Не потому, что пожалел их, просто мне нужно было попасть в иную точку Вселенной. Собрав старших офицеров, я объявил им, что поведу корабль к другой, одному мне известной планете, где живут уродливые существа, подобные тому, что обрело смерть на каменистом плато за лесом. Офицеры приветствовали мои слова, вскинув вверх левую руку. Три пальца были сжаты в кулак, а один вызывающе оттопырен. Это означало высшую степень восторга. Меня обдало удушливым облаком ненависти, различимым даже в хлористой атмосфере корабля. Я кашлянул, втянув в себя солидную порцию воздушной смеси, и приказал вывести на полную мощность антигравитаторы. Офицеры жаждали большего. Они хотели сжечь отвратительную кислородную планету. Выпятив вперед губы, что означало улыбку, я важно произнес:

— Мы оставим здесь новейший вирус ро-сехт-у-гла-фф…, смертельный для обитателей планеты.

— Лау! — радостно откликнулись офицеры, приветствуя мою подлость. И корабль оставил Кутгар.

С тех пор прошло немало времени. Влекомое межгалактическими течениями, судно пересекло созвездия Игрока, Жирного Буа, Двух с половиной языков. У тумаитов были отменные карты — громадные фолианты из иридиевых пластин. Я без особого труда нашел в них нужное мне созвездие. Оно носило символическое название — Щит. В левой части Щита, если смотреть от созвездия Лускане, сияла небольшая желтая звезда, которую я знал под именем Солнце. Неподалеку от этой звезды, всего в каких-то пятистах световых секундах, располагалась планета, где жили очень дорогие мне существа. Одних я ненавидел, других почти любил. Я мечтал вернуться на эту планету, я вел к ней корабль.

Мелькали мириады звезд — ослепительно белых, желтых, оранжевых, фиолетовых, малиновых, гаснущих черных. Корабль прорывался сквозь туманности и разбрасывал силовыми полями рои метеоритов. Неистово пульсировали квазары, поглощавшие любого, кто неосторожно приближался к ним. Манили золотистыми ожерельями черные дыры, из которых не было пути назад. Порой меня охватывало желание направить корабль в воронку черной дыры. Гаденькое любопытство подглядывающего в замочную скважину — а что там? Ничего — я был уверен в этом. Черная дыра была воротами в Вечность. Я еще не думал о Вечности. Меня манили удовольствия суетного мира. И я гнал корабль вперед.

Язык тумаитов причудлив. Они нарекли свой корабль с цветастым пышнословием фантазера Дали — «Утренний свет на лепестках агузами[5]». Это был плавучий город, вытянутый в эллипсоидную, обтекаемую форму. Антигравитаторы, джамповые и ионные двигатели, дезинтегрирующие излучатели, лазерные батареи, четыре уровня защиты, способные уберечь даже от столкновения с кометой. Тысяча восемьсот шестьдесят отсеков и блоков, гигантские ангары, оранжереи, модули с припасами и оборудованием, орудийные казематы. Более восьми тысяч обитателей.

Более восьми тысяч ненавидящих меня, ненавидящих без всякой надежды воплотить свою ненависть в реальное действие. И лишь один из них был врагом, представлявшим опасность. Имени своего врага я не знал.

То, что меня желают убить, я понял почти сразу после того, как корабль оставил Кутгар. Я направлялся из капитанских покоев в рубку. Обычный маршрут. Мне приходилось проделывать его по многу раз в день. Сто пятьдесят три шага по неровной поверхности перехода. Ни на один больше, ни на один меньше.

Здесь требуется пояснить некоторые особенности конструкции «Утреннего света». Подобное гигантское механическое сооружение чрезвычайно уязвимо не только перед воздействием извне, но прежде всего изнутри. Наиболее опасные разрушения исходят именно отсюда. Вибрация вентиляционных шахт, циркуляция энергии в системе теплоснабжения, перемещение механизмов — все это может нарушить баланс, что, в свою очередь, приведет к катастрофе. Чтобы избегнуть невынужденных аварий, кораблестроители спланировали свое детище по законам волновой относительности. Подобное в иных мирах сочли б недостатком, но у тумаитов оно превратилось в достоинство. Причудливые изгибы переходов и внутренних модулей, так изумившие меня некогда, придавали корпусу корабля дополнительную жесткость. Причудливость конструкции искупалась ее целесообразностью. Кроме того, к необычному быстро привыкаешь. Очень скоро я стал воспринимать причудливые конструкции судна как нечто само собой разумеющееся.