КУТУЗОВ

Все полки 27-й пехотной дивизии генерала Неверовского завидовали виленцам: им посчастливилось расположиться у самых деревенских огородов.

Когда вчера на рассвете армия пришла к реке Колоча и обер-квартирмейстер корпуса стал шагами отмеривать каждому полку его место, Виленский пехотный полк оказался возле изломанных заборов деревни Шевардино, которая лежала между двумя смоленскими трактами: Старым – узким, малоудобным проселком и Новым – широкой дорогой, обсаженной молодыми березками.

Правда, огородами пользовались не одни виленцы: само Шевардино заняло начальство – командующий войсками участка генерал-лейтенант Горчаков, доводившийся, как говорили, родным племянником великому Суворову, и командир 27-й дивизии Дмитрий Петрович Неверовский со своими штабными.

Пронырливые и прожорливые генеральские и штабные денщики и вестовые раньше виленцев хорошо обшарили каждую грядку, но все-таки кое-где еще удавалось найти морковку, репу или картофелину поменьше, которой генеральские денщики брезговали, да у забора рос дикий чеснок. Виленцам и это оказалось на руку, потому что с хлебушком в армии было не ахти как. 27-я дивизия, прошедшая столько верст в походах и боях, привыкла жить по-цыгански – на подножном корму. И потому солдаты оценили столь удачное размещение.

Хуже обстояло с водой. В полуверсте протекала речушка Каменка, но она пересохла за лето. Колодец в Шевардине был, но его быстро вычерпали, и генерал-лейтенант поставил к колодцу часового, чтоб воду из него не брал никто – ни пеший, ни конный. Драгуны, кирасиры и ахтырские гусары, стоявшие на флангах 27-й дивизии, рыскали за водой всюду. Лучше всех было егерям: их рассыпали по кустикам у правого берега Колочи. Воды в Колоче было тоже не бог весть сколько, но все ж напиться и постирать порты хватало. Многие купались, несмотря на то что не только давно прошел ильин день, но даже и яблочный спас.

У самой проселочной дороги, ведущей из Шевардина в Семеновское, расположилась 1-я рота 2-го батальона виленцев. Солдаты устраивались на новоселье: долго ли, коротко ли придется стоять здесь, а надо соорудить шалашик, благо кустов хватает; будет ли завтра бой, останешься ли в живых или нет, а не грех подумать о том, что оторвалась подметка и холщевые брюки из белых, как положено, превратились в черные. Хорошо, что портупею не приказывали белить; она давно сделалась желто-бурой.

Некоторые отдыхали, покуривая. Накануне боя думали о своем, вспоминали:

– Так-то, брат, я и сказал жене: прощай, мол, Федосьюшка, да смотри ты у меня, а то, вот те крест…

– Ну что ж? И побьешь ее, коли что, отведешь душеньку: ведь законная, попом венчана!

– А что, братуха, у вас в селе солдаты стоят?

– Как же, сказывали земляки, всеё зиму стояли. Да еще гусары…

– Эх, гладыри…

Другие смотрели с высокого Шевардинского холма на извилистую Колочу, на зеленый купол бородинской церкви, на березовые рощи и кусты, уже расцвеченные яркими осенними красками, на кое-где скошенные, а где и просто вытоптанные людьми и лошадьми, исполосованные колесами пушек шевардинские, семеновские и алексинские поля. Перебрасывались фразами:

– Поля-то хороши, а их истолкли, изгадили…

– Не жаль – господское…

– Чудак, право: чьи бы ни были, а все наши, русские.

– Да, овсы знатные были.

– Урожай нонче всюду хороший.

– А место для жительства тут веселое: пригорки, речки, лес.

– Для пахоты не больно способное – вишь, на поле камней сколько!

– Будет здесь бой аль опять отойдем?

– Коли б еще нас разбили, тогда понятно б было, почему отступаем, а то отдаем Расею. И нас только мучат походами…

– Будет бой. Зачем же у нас вон батареи насыпают, а у Семеновской окопы роют?

– И в Цареве-Займище тоже рыли, а что толку-то?

– Пойдем дальше – Расея широкая. Какая тут позиция – холмы да речки.

– Много ты понимаешь! Раз холмы есть, стало быть, защищаться свободно.

– Братцы, гляньте, – сказал высокий носатый Левон Черепковский, – к нам какие-то гости жалуют.

Действительно, из Смоленской к Шевардину катила коляска, а за ней группа всадников.

Гостей увидали не только батальоны, расположенные у дороги, их заметило в Шевардине начальство. Из деревни, торопливо застегивая мундиры и повязывая шарфы, вышли генералы – высокий, сосредоточенно-серьезный Горчаков и небольшой, улыбчивый Неверовский.

Коляска остановилась у самой дороги. Из нее, тяжело ступая, вышел тучный старик. Ехавшие верхами за коляской генералы и штабные офицеры слезли и почтительно обступили старика.

– Сам! Сам!

– Кутузов!

– Где? Который?

– Да вона стоит в середке, показывает что-то вниз, в семеновскую лощину.

– А кто тот, горбоносый, быстрый?

– Эх ты, не знаешь! Это ж наш князь Багратион.

– Неужто? Горячий!

– Он грузин.

– Нет, он не грузен. Худощав.

– Да не то. Ты не понимаешь: грузин – это нация такая.

– Какая?

– Он с Капказу. С теплых вод.

– А мне сказывали – Багратион русский.

– Да, русский. Самый настоящий православный, но – грузин.

– Наш енарал Митрий Петрович встрял в беседу. Что-то говорит дельное, вишь, Багратион поддакивает.

– И Кутузов кивает головой, не спорит.

– Митрий Петрович может: башковат.