КУТУЗОВ

– Не сумлевайтесь, ваше сиятельство. Будем истреблять врага! Счастливо оставаться! – кланяясь, ответил Галактион и вышел.

Коновницын пошел вслед на ним.

«Весь народ встал на защиту родины – русские, белорусы, украинцы… Башкиры и калмыки прислали свои полки», – думал Кутузов, глядя на разостланную перед ним карту.

Вместе с Коновницыным в избу вошел небольшой, невзрачного вида человек.

– Это из Серпуховского отряда, – доложил Коновницын.

– Ну что у вас новенького, рассказывай! – обратился к вошедшему Михаил Илларионович.

– Третьеводни ребятишки нам сказали, что французы идут на Хотунь. Мы переправились вброд через Лопасню, вышли им в тыл и ударили. Одиннадцать убили да тридцать шесть взяли в плен. Шесть повозок с лошадьми взяли.

– Ну что ж, молодцы, серпуховцы! – похвалил главнокомандующий. – Но не глядите, что осень идет. Не отлеживайтесь на печи!

– Что вы, батюшка, что вы! – замахал руками партизан. В одной руке он держал треух, из которого торчали рыжие клочья ваты.

– Неужто треух пулей прошибло? – спросил Кутузов.

– Пулей, – ответил партизан, повертывая треух во все стороны, будто видел его впервые. – Ежели б на палец пониже, то – каюк…

Коновницын записывал в тетрадку количество убитых и пленных французов. Главнокомандующий молчал, глядя на партизана. А тот стоял, переминаясь с ноги на ногу. Чувствовалось, что человек хочет что-то сказать, но не решается.

– Ну что еще, говори! – подбодрил его Михаил Илларионович.

– Не знаю, как лучше сказать, – почесал затылок партизан. – Барин наш, что в Покровском, Андрей Николаич Ключарев, с французами заодно… У него в имении ихние кавалеристы стояли… Из дворни двое ребят хотели пристать к нам в отряд, так он узнал и грозил им всячески, говорил: не ходите, а то французы узнают, имение сожгут…

– Ах, так! – нахмурился Кутузов. – Запиши, Петр Петрович. Мы господину Ключареву это припомним!

– Спасибо, ваше сиятельство, спасибо! – поблагодарил крестьянин и заторопился к выходу.

– А какие это вон молодицы в лапоточках, откуда? – спросил Михаил Илларионович, глядя в окно.

– Из Бронниц. Привели пленных.

– Вишь они! Одна даже с карабином. А ну-ка попроси их сюда. Побеседуем с партизанками, – сказал Кутузов.

Коновницын вызвал в избу бронницких молодок. Одна – постарше – держала в руках французский карабин, а вторая – помоложе, курносая – простые русские вилы-тройчатки. Та, что помоложе, войдя в избу, смутилась – не знала, куда девать вилы…

– Не робейте, бабоньки! А ты, голубушка, не соромься, что у тебя вилы, ведь это твое оружие, не так ли? – приветливо встретил партизанок Кутузов.

Молодая партизанка только кивнула утвердительно головой, но еще сильнее покраснела от смущения. Ее подружка волновалась тоже, но смело смотрела на главнокомандующего.

– Так вы, значит, привели пленных?

– Да.

– Одни вели?

– Нет. С нами шли два старика.

– А пленных много?

– Семь душ.

– И вы не боялись, что в дороге они вас одолеют?

Та, что была помоложе, взглянула на подругу и чуть улыбнулась. А вторая серьезно и уверенно ответила Кутузову:

– Нисколечко. Ведь они безоружные. Да мы и с вооруженными справляемся. Вот у нас на прошлой неделе две сестры укокошили немца-миродера.

– Как же так? – полюбопытствовал Михаил Илларионович.

– Пришел к ним в избу миродер, стал приставать к матери – давай деньги. В сундук полез, на мать тесаком замахнулся. Так Дуня и Фрося схватили топор да вот эдакие вилы и прикончили вора! Он, окаянный, успел-таки их тесаком поранить! Дуне рассек руку выше локтя, а Фросю ударил по голове. Дуня – рукодельница – плакала, боялась, что рука отымется, а младшая, Фрося, – хоть бы что. Кровь у нее с головы так и льется, а она только сжала губы, и все…

– Молодцы! – восхищенно сказал главнокомандующий. – Ишь какие у нас на Руси геройские девушки! Петр Петрович, дай-ка – вон на подоконнике лежит – медовую коврижку. Давеча мне купцы из Калуги прислали. Попотчуем-ка наших дорогих гостей!

Коновницын протянул молодицам большую, как поднос, украшенную сахарным вензелем «МК» коричневую коврижку.

Партизанки отказывались, благодарили, пятились от коврижки к порогу, но Михаил Илларионович заставил их принять угощение. Молодицам пришлось унести с собой коврижку. Они шли, гордые тем, что их попотчевал сам Михаил Ларионович.

Коновницын вызвал к главнокомандующему следующего партизанского гонца – крепкого, чернобородого крестьянина.

– От Герасима Курина, из Вохновской волости, – доложил Коновницын.

– Добро пожаловать! – приветствовал Кутузов. Он ценил Герасима Курина как одного из самых талантливых организаторов крестьянских отрядов.

– Да ты, брат, похож на Герасима Курина, – сказал Кутузов. – Такой же чернобородый…

– Герасим – мой двоюродный брат.

– Ах, вон оно что! Ну, какие вести привез?

– Стараемся, ваше сиятельство. В воскресенье опять сшибка была на большой дороге. Сто восемьдесят девять положили на месте, сам считал, сто шестьдесят два запросили пардону, из них два офицера, да разбежалось сколько-то. Захватили двадцать две телеги с амуницией и лошадьми, шесть зарядных ящиков и вот что.