Кутузов

В кого же еще? Отец – Илья Александрович – всю долгую жизнь был трудолюбив и рачителен; на Тульском ружейном заводе шутили, что их генерал-инженер каждому оброненному гвоздю поклонится. Старший брат – Александр Ильич, усмиритель Пугачева, и того более: не только приметно бережлив, но даже скуповат. А Екатерина Ильинична обладает сказочной способностью тратить и тратить невесть куда. Может, просто сорит деньгами по-женски? Но сколько на свете хороших хозяек...

Михаил Илларионович был уже слишком стар, чтобы переменять привычки: выступал медленно, ездил в покойном экипаже, редко садился на лошадь по причине тяжести тела, любил вкусные блюда, великолепные палаты, мягкое ложе. Никогда не обедывал один, но приглашал за стол по десятку и более офицеров, много тратил на увеселения и празднества. Однако главных трат требовало его большое гнездо.

Проклятые деньги! Он с беспечной расточительностью относился к ним, если они появлялись, и бесконечно мучился, когда деньги иссякали и приходилось изыскивать самые головоломные средства, чтобы их раздобыть. Удивительно сочетались в Кутузове трезвость с беззаботностью, хитрость с простодушием, тонкий расчет с безоглядной русской широтой.

В Киеве, Бухаресте, Яссах, а затем в Вильне кроме бесчисленных забот рачительного военачальника, отца солдатам, генерал-губернатора Михаила Илларионовича ни на день не отпускали мысли: где раздобыть для семьи денег?

А еще важнее – как помочь дочерям быть счастливыми?

Нет, недаром говорил он в письме к Лизоньке: «Я твоя матушка». С материнской нежностью заботился он о каждой из пятерых дочек. Старшая – Парашенька замужем за сенатором Матвеем Федоровичем Толстым, человеком почтенным и чиновным. Но сама ветрена и непостоянна. И умением сорить и жечь деньги вся в Екатерину Ильиничну. Много серебра оставляет в модном магазине на Кузнецком мосту, у мадам Обер-Шальма, которую москвичи иначе и не называют как Обер-Шельмой. Да, влюблена в театр и, как матушка, имеет в Москве собственную ложу. Все бы ничего, если бы не легкомыслие. Позволяет за собой открыто ухаживать. Вот хоть этому пииту князю Ивану Михайловичу Долгорукову, который при всем своем известном безобразии пользуется успехом у многих светских красавиц...

Михаил Илларионович невольно улыбнулся, вспомнив давний уже случай, происшедший с этим московским донжуаном. В первопрестольной рассматривалось дело о побоях, причиненных прокурором Улыбышевым князю Долгорукову, тогда вице-губернатору, за привлечение его, Улыбышева, жены к распутству. Нет, одними стихотворными посланиями, которые посвятил князь Иван Михайлович Парашеньке, поползновения этого волокиты, верно, не ограничились...

А вот Дашенька, слава Всевышнему, радует своим браком. И сама проста, спокойна, немного даже флегматична, и такая же пышечка и простушка, что и в детстве. Гостила недавно в Вильне вместе с детьми и мужем Федором Петровичем Опочининым. И Кутузов в который раз сказал себе, что это клад, а не человек. Михаил Илларионович сперва серчал на зятя, когда тот бросил в 1808 году военную службу. Это в молодые-то лета и с превосходными успехами! Но трудолюбие и способности должны везде взять свое. Теперь Федор Петрович – действительный статский советник и, поговаривают, скоро будет сенатором...

Зато сколько хлопот с Катенькой! Вышла замуж за молодого князя Кудашева, но лада нет, и родители спесивы. В смятении Кутузов писал жене: «Не знаю, как тут и ума приложить; и как это меня огорчает, ты поверить не можешь; подумайте, Бога ради, нельзя ли как-нибудь ввести в резон Катеньку. Я об этом с ума схожу. Мог ли я думать, что дочь моя будет пренебрежена и князем Кудашевым...»

Кажется, превыше всего Кутузов – отец. «Истинная правда, – рассуждает Михаил Илларионович в письме к своей Лизоньке, – что любовь детей ничто в сравнении с родительской любовью. Я всегда хотел бы жить для вас, тогда как вы не хотите беречься для меня...»

Музыка смолкла. Михаил Илларионович очнулся, словно спал наяву под прелестную сказку о фарфоровых пастушках, поцелуях, свечках и розочках. Все ожидали от генерал-губернатора первого знака одобрения. Кутузов поднял вверх пухлые ладони, и с его хлопком дружно зааплодировала публика. Два молодых офицера тотчас поднесли певице прекрасные букеты гвоздик.

Франк кланялась и посылала воздушные поцелуи, но что-то уж больно выразительно поглядывала на генерал-губернатора. Кутузов подметил в этом нечто большее, чем просто благодарность артистки за внимание к ее таланту. Быть может, не стоило на прошлом концерте говорить так много комплиментов, восхищаясь ее искусством.

Теперь, прижав к груди гвоздики, Франк пела арию Керубино. Божественный Моцарт! Непревзойденная «Свадьба Фигаро»!

Объяснить, рассказать не могу я,
Почему так безумно люблю я....