Кутузов

Это был тонко разыгранный спектакль, где каждый из актеров являлся и искусным режиссером общей пьесы. Поблагодарив Александра за оказанную ему высокую честь, Михаил Илларионович заверил его, что весь русский народ, от мала до велика, желал бы видеть во главе армий только любимого монарха. Александр прекрасно понимал цену этой фразы. В действительности Кутузов не признавал за ним ровно никаких ратных талантов – талантов, которыми государь так мечтал бы обладать. Со своей стороны, Александр не доверял ни высоким военным способностям, ни личным качествам Кутузова, которые, как признался он в интимном письме к самому доверенному другу – любимой сестре Екатерине Павловне, вызывали у него «отвращение». Но надо было отвечать комплиментом на комплимент.

– Народ назвал вас, Михайла Ларионович, на роль избавителя России от Бонапарте...

«Все словно с ума посходили, – в раздражении думалось государю, – сановники, военачальники, выборщики от дворянства. Каков старый ловкач! А моя Нарышкина? Она то и дело повторяет его имя...»

Александр I торжественно уполномочил Кутузова действовать по его собственному усмотрению. Одно строжайше запрещалось главнокомандующему – вступать в переговоры с Наполеоном.

– Я не заключу с ним мира даже на берегах Волги! – воскликнул император.

– Заверяю ваше величество, что в этом не может быть никакой надобности, – непререкаемым тоном обещал Кутузов. – Я скорее лягу костьми, чем допущу неприятеля к Москве...

Государь в ответ со своей обворожительной улыбкой приобнял генерала и коснулся своей свежей, розовой ланитой его старческой, обвисшей щеки, что означало поцелуй.

Утром этого дня, получив повеление явиться к Александру, Михаил Илларионович в кругу близких рассуждал: «До сих пор мы все отступали. Но, быть может, так и было нужно». Свои истинные мысли и намерения он, понятно, не хотел, да и не мог открыть Александру. Лишь молчаливой улыбкой согласия поддержал призыв государя перейти наконец к наступательным действиям.

Затем Александр приказал Кутузову, при благополучном обороте войны и занятии русскими войсками западных губерний, поступать кротко с теми жителями, которые по отношению к России забыли долг верноподданных...

Желая выказать свою полную доверенность верховному вождю, император ознакомил его с секретными письмами Багратиона, Ермолова и некоторых других лиц, где в самых резких выражениях порицались действия Барклая-де-Толли.

«Багратиону, как главнокомандующему 2-й армией, сие извинительно... – подумал Михаил Илларионович. – Но Ермолову... Как может он, начальник штаба 1-й армии, порицать так своего командира!..»

Осторожный Кутузов всегда был столь тонок в обращении с подчиненными, что никак нельзя было удостовериться в полной его доверенности. Можно сказать, что до самого конца он доверял только одному человеку – самому себе. Письма Ермолова Александру заставили его переменить мнение о своем бывшем любимце, которого Михаил Илларионович выделял еще с похода 1805 года. Отныне Кутузов сделался к Ермолову заметно холоднее...

Спектакль близился к концу, когда Михаил Илларионович пустил в ход ключевую реплику.

– Ваша жизнь, государь, бесценна для России... – проникновенно сказал он. – Умоляю ваше величество довериться мне в ведении военных операций и отказаться от личного присутствия в армии...

Это был замаскированный, но тем более болезненный удар по самолюбию Александра, которому не могла не припомниться его молодая самонадеянность, так дорого стоившая в пору аустерлицкого поражения. Оставалось не заметить, о чем идет речь, и поблагодарить старого хитреца за благородство его верноподданнического чувства.

Государь проводил Кутузова от кабинета до передней комнаты. Возвращаясь к себе, он сказал ожидавшему его графу Комаровскому:

– Не я, не я, а нация его хотела. Что до меня... я умываю руки.

Михаил Илларионович добился, хотя бы на время, того, чего желал: самостоятельности. Теперь он готовился схватиться с покорителем Европы, унять которого, на заре первых побед Бонапарта, мечтал Суворов.

Здесь невольно приходит на ум сопоставление Кутузова с Суворовым.

4

Первое, что напрашивается само собой, когда думаешь о Кутузове, – это анти-Суворов.