Кутузов

Внезапно в русских рядах вновь замаячила сухощавая фигура Багратиона. Чутьем военного гения он угадал решающий момент. В эту минуту крайней опасности все его некрасивое, рябоватое лицо с выдающимся вперед носом и небрежно отпущенными жесткими бакенбардами преобразилось. Оно дышало энергией и непреклонной волей, а большие темные глаза зажглись каким-то магическим огнем. Новое «ура», кажется, заглушило все остальные звуки битвы.

Случаются ли чудеса? Но это ли не истинное чудо! Слабое, истощенное долгим сражением левое крыло русских потеснило врага. Пядь за пядью французы стали медленно уступать, а там и вся их линия заметно подалась назад. Мнилось, еще мгновение – и неприятель будет опрокинут.

Но что это? У самой подошвы Семеновской высоты дончак Багратиона словно бы споткнулся и встал. К главнокомандующему 2-й армией подскакал полковник Преображенского полка Берхлюн. Поддерживаемый адъютантом, Багратион силился удержаться в седле и отдавал новые приказания. Лицо его, осмугленное порохом, было бледно, но спокойно. Однако выше колена расплывалось большое кровавое пятно. Черепок чиненого ядра ударил ему в правую ногу и перебил берцовую кость. Князь Петр Иванович желал утаить от войск свою рану и превозмочь боль, но кровотечение отняло у него силы. Зрение его помрачилось, он едва не упал с лошади.

Берхлюн с адъютантом совлекли генерала с седла, сняли сапог, распороли штанину. Обильная кровь забила ключом, забрызгав даже в беспорядке разбросанные волосы Багратиона. Теряя поминутно сознание, он еще силился отдавать распоряжения и руководить боем через своего начальника штаба Сен-При. Однако состояние его было самым тяжелым. Подозвав к себе адъютанта, князь Петр Иванович отправил его к Барклаю-де-Толли со словами примирения. Честная, солдатская душа его сказалась в эту минуту во всей своей чистоте. Увозимый с поля боя, в полуобморочном состоянии, Багратион посылал к Коновницыну узнавать о происходившем и останавливался в ожидании ответа.

Эта потеря была невосполнимой.

6

Барклай-де-Толли искал смерти.

Его белая лошадь появлялась в самых опасных местах сражения в центре русских позиций. Четыре других под ним пали; все адъютанты, кроме одного – Левенштерна, были убиты или ранены. А он оставался невредим.

Человек высочайшего долга, он желал разделить участь Багратиона, чтобы не присутствовать при исходе неизбежного, по его мнению, поражения русских войск. Наконец Барклай послал к Кутузову своего любимца Вольцогена.

Михаил Илларионович все так же находился у селения Горки; он видел одним глазом, но глядел в оба и хозяйственно распоряжался битвой. Весть о ранении Багратиона опечалила, но не омрачила его. Он непрерывно отдавал повеления, иногда, по своей привычке, весело потирая рукой об руку. Только что Кутузов отправил на левое крыло начальника штаба 1-й армии Ермолова и командующего артиллерией Кутайсова для восстановления там порядка. К нему подъехал Вольцоген.

– Ваша светлость, – Заговорил он своим резким, скрипучим голосом, – по поручению его высокопревосходительства генерала от инфантерии Барклая-де-Толли вынужден сообщить, что сражение проиграно! Наши важнейшие пункты в руках неприятеля, и войска расстроены...

Кутузов, словно не понимая, сперва молча рассматривал Вольцогена, а потом начал говорить все громче и громче, ударяя по скамейке пухлым старческим кулаком:

– Милостивый государь!.. Да как вы смеете!.. Все это вздор!.. Поезжайте и передайте Барклаю!.. Что касается сражения, то ход его известен мне самому как нельзя лучше. Неприятель отражен во всех пунктах!..

Эти слова, словно ледяной душ, остудили главнокомандующего 1-й армией. В течение всей битвы он более не посылал подобных донесений. Спокойствие Кутузова, его безграничная вера в стойкость русского солдата передавались всем.

Между тем посланные на левый фланг Ермолов и Кутайсов силою обстоятельств не добрались до цели. Корпус Евгения Богарне с кавалерией Груши, перейдя Колочу в центре русских позиций, захватил Курганную высоту. Наполеон получил возможность расколоть наш фронт и отрезать 2-ю армию. Собрав остатки разметанной дивизии Паскевича и оказавшиеся под рукой резервы, Ермолов в ходе непродолжительного, но кровавого штурма вернул высоту. Кутайсов в этой схватке погиб. Обстановка вынудила Ермолова оставаться на батарее Раевского и оборонять ее. А на левом крыле неприятельские атаки все усиливались, натиск еще более ужесточался.

Желая лично удостовериться в справедливости донесений, Кутузов сел на лошадь и въехал на пригорок, осыпаемый обломками гранат, летевших со всех сторон. На волоске была жизнь того, в ком видела свою надежду вся Россия. Тщетно уговаривали Михаила Илларионовича спуститься с пригорка. И когда увещевания не подействовали, адъютанты взяли лошадь за узду и вывели главнокомандующего из-под выстрелов.