Кутузов

11 декабря Кутузов, в фельдмаршальской парадной форме, со строевым рапортом в руке, стоял у дворцового подъезда с почетным караулом от лейб-гвардии Семеновского полка.

В пять часов пополудни прибыл Александр в сопровождении всей свиты. Приняв рапорт, он прижал к сердцу фельдмаршала и сказал со слезами:

– Благодарю вас, Михайло Ларионович, за избавление Отечества!..

В слезах отвечал ему на это словами благодарности Кутузов.

Затем, поздоровавшись с семеновцами, император вошел во дворец рука об руку с победоносным полководцем. Он повел его в свой кабинет и беседовал с ним без свидетелей, рассуждая о ведении войны за пределами России. Кутузов снова советовал дать передышку Главной армии; Александр не соглашался, однако терпеливо выслушал доводы престарелого вождя. Не преуспел Кутузов и в надежде воспользоваться конфискацией имений сотрудничавшей с Наполеоном шляхты, чтобы вознаградить героев Отечественной войны. Государь объявил ему, что назавтра, в день своего рождения, он провозгласил манифест, дарующий польскому и литовскому дворянству, принявшему сторону неприятеля, всеобщее прощение.

По выходе Кутузова из кабинета государя граф Толстой поднес ему на серебряном блюде орден Святого Георгия 1-й степени. Государь сказал при этом, что не будет отмечать свой день рождения, но приедет к фельдмаршалу на обед.

Новым знаком августейшего внимания и признательности было награждение Кутузова великолепной золотой шпагой, украшенной крупными алмазами и гирляндой лавра из изумруда, ценой двадцать тысяч рублей.

На другой день, отслужив литургию о победе русского оружия, Александр I обедал у главнокомандующего, Когда пили здоровье императора, раздались громы орудийного салюта.

– Ваше величество! – поднялся с бокалом шампанского Кутузов. – Это наши артиллеристы палят в вашу честь из отбитых у неприятеля пушек французским порохом!..

В Вильне русские захватили 140 орудий, огромные склады боеприпасов и 14 тысяч пленных.

В ответ император произнес тост за здоровье победоносного главнокомандующего и обещал вечером быть у него вторично, на балу.

Масса русской военной молодежи и польско-литовской знати в назначенный час заполнила огромный белый зал генерал-губернаторского дворца. Музыканты на хорах готовились играть танцы. Тафельдекеры накрывали столики с крюшоном, шампанским, сладкими закусками и мороженым.

Кутузов нашел в толпе хорошенькую графиню Фитценгауз и направился к ней.

– Мы вчера с его величеством сделали нечто для вас, – улыбаясь, сказал он.

– Что вы имеете, князь, в виду? – не поняла та.

Фельдмаршал рассказал ей о подписанной амнистии в пользу поляков и литовцев. Подошедший адъютант Кожухов шепнул Кутузову о прибытии Александра.

Главнокомандующий встретил государя у входа в залу. Он приготовил сюрприз, который позволил Александру показать свои блестящие актерские способности перед скоплением публики. Едва император, под овации собравшихся, вошел, как к его ногам положили знамена с золочеными наполеоновскими орлами, которые Платов недавно отнял у Бонапарта. Государь в тот же миг отступил с выражением величайшей скромности на лице.

– Виват его величеству, нашему государю! – воскликнул Кутузов.

Энтузиазм публики достиг предела. Рукоплескания долго мешали начать бал. Александр подошел к Фитценгауз. Назвав графиню самой хорошенькой женщиной Литвы, он пригласил ее на полонез, которым по традиции открывался бал.

«Гром победы, раздавайся! Веселися, храбрый Росс!..» – загремела с хоров мелодия Козловского.

– Ваше величество! А как же ваши недавние слова? – полусерьезно заметила она.

Накануне дня рождения императора виленская знать собиралась устроить пышное празднество, но Александр отказался от этой почести. «Я подумал, – говорил он тогда, навестив Фитценгауз в ее доме, – что в теперешних обстоятельствах танцы и самые звуки музыки не могут быть приятны...»

Государь тотчас придал своему миловидному лицу выражение крайней озабоченности и, наклонив лысеющую голову, объяснил по секрету:

– Что делать! Надо было доставить удовольствие старику...

Стариком он именовал, конечно, Кутузова.

Александр посвятил графине все танцы. Во время гросфатера музыка на миг была заглушена возгласами, донесшимися с другого конца залы. Там военная молодежь, не смущаясь присутствием государя, прокричала здравицу в честь фельдмаршала.

Император убрал тень недовольства, пробежавшую по лицу, и склонил голову вправо, как делал всегда, чтобы лучше слышать.

– Графиня! – сказал он. – Старик имеет все основания быть довольным. В этой кампании мороз сыграл ему в руку...

Боевые офицеры, окружившие Кутузова, вспоминали трудности пройденного пути, а иные, наиболее горячие, уже мечтали о Париже. Старый вождь не охлаждал их пыла. Раздалось несколько голосов с просьбой показать золотое оружие. Фельдмаршал послал Кожухова принести шпагу. Передавая ее офицерам, Кутузов, чтобы предвосхитить возможные восторги, ворчливым тоном сказал:

– А камни могли бы быть, право, и покрупнее...

И стал уверять, что заметит это самому государю.