Кутузов

Время это было богато примерами такого грабительства. Прусский министр-резидент в Гамбурге однажды при мне рассказывал шведскому резиденту Пейрону о следующем случае. Депутат от города Бремена, живший в Париже для охранения выгод своего города, при происходившем тогда деле о вознаграждении и секуляризации в Германии, бразды которого Франция держала в своих руках, был однажды приглашен к Талейрану, который спросил его, не хочет ли уж город его стать в независимое положение и не считает ли он для себя не нужным покровительство Франции. Депутат, испуганный таким вопросом, отвечал, что он, в сущности, за тем и послан своим городом, чтобы просить для него покровительства Франции, и прибавил, что не может понять, почему могло возникнуть высказанное им подозрение. Это весьма понятно, сказал Талейран. Все князья и государства Германии, которые при настоящих обстоятельствах ищут покровительства и защиты Франции, в доказательство своего дружелюбного образа мыслей, являлись уже с большими или меньшими приношениями к г-же Гранд (Grand),(любовнице Талейрана, а впоследствии его жене), а она сообщила мне, что и слуху не было о городе Бремене. Бременец, крайне изумленный этим беззастенчивым требованием, отвечал, что ему не было известно это обстоятельство, что он на такого рода случай не получил инструкций от своих доверителей; но что немедленно напишет в свой город и попросит указаний относительно этого. На это Талейран ему сухо ответил, что он может делать какие ему угодно проволочки; но что через четыре дня он представит Первому консулу свой доклад о Германии, который касается и интересов города Бремена, но что решенное тогда останется бесповоротным; затем Талейран отпустил его. Бременец хорошо понял значение сказанного ему, поспешил удалиться, чтобы на свой страх занять значительную сумму денег, и на следующее утро отнес эти деньги г-же Гранд, у которой велел доложить о себе, как о депутате города Бремена. Он сейчас же был принят, застал у нее много посетителей, запинаясь, изъяснил ей цель своего прихода и получил в ответ: „C'est bien, monsieur, mettez cela sur la table [3], после чего он сейчас же удалился“ ³.

В этом же ключе воспринимал годы правления Наполеона и роялист граф П. Ф. де Боволье. Несмотря на амнистию вандейцам, Наполеон всегда подозрительно относился к Боволье, каждый приезд которого в Париж оканчивался тюремным заключением и высылкой в его родовые земли, где он жил под надзором полиции. В начале 1812 года граф Боволье был назначен интендантом 5-й кирасирской дивизии. Он сделал весь „русский поход“ от Парижа до Москвы; под Боровском был взят в плен, представлен Кутузову и в 1814 году возвратился в Париж. В том же году он составил свои Записки, воспроизводившие „реалии“ эпохи, среди которых он жил: „Движение армии (Наполеона к русским границам) в пределах Пруссии ознаменовалось такими страшными реквизициями, что ненависть пруссаков не знала уже границ; к тому же командир французского корпуса (дивизии), генерал Кампан, вел свои полки по прусским областям с развернутыми знаменами, барабанным боем, с готовым пальником, что оскорбляло население. Когда прусский король Фридрих Вильгельм объявил, что вступает в союз с Наполеоном против России, общее негодование охватило всю Пруссию и было особенно сильно среди военных, которые считали унижением для себя служить Франции, столь враждебной их родине. Прусские офицеры, громко высказывавшие свое неудовольствие, были арестованы и заключены в крепость. Вся Пруссия искренно желала Наполеону полной неудачи. На Эрфуртской конференции (в 1808 году) Пруссия признала свой долг Франции в размере 141 миллиона франков. Пользуясь этим, французская армия, вступив в пределы Пруссии, собирала реквизиционным путем продовольствие и фураж, стоимость которого шла в уплату долга, причем цены на продукты устанавливались французским интендантством. Население, от которого отбирались хлеб, скот, водка, сено и овес, получало вместо платы квитанционные расписки французского кригскомиссара, по которым должно было взыскивать деньги с прусского казначейства, объявившего уже в то время о своей несостоятельности! Не удивительно, что проход французской армии по прусским землям представлялся пруссакам какой-то карой Божией; Франции же он ничего не стоил, так как, по положению прусских финансов, она не могла и рассчитывать на уплату ей прусского полуторамиллионного долга“ ⁴.

В отечественной историографии прочно укоренилась традиция считать Александра I и М. И. Кутузова антагонистами во взглядах на целесообразность Заграничного похода. Например, академик Е. В. Тарле считал Светлейшего убежденным противником этого предприятия. Казалось бы, в пользу того говорит и диалог, приведенный в Записках А. С. Шишкова, государственного секретаря и автора всех правительственных манифестов 1812–1814 годов: „В бытность нашу здесь (в Вильне) имел я однажды с фельдмаршалом князем Смоленским следующий разговор:

Я. —Разрешите мое сомнение, зачем идем мы за границу?

Он.— Для продолжения войны.