Кутузов

– Михайла Ларионович! – обратился он к генералу. – Мне отчего-то сегодня страшно. И покойный император! Он смотрит на меня с особым значением...

– Вы переволновались, ваше величество, – успокоил его Кутузов, отводя глаза от картины, от действительно пронизывающего взгляда Петра Первого. – Вам лучше бы на время покинуть залу.

– Генерал прав, – поддержал его Куракин.

– Хорошо. Только пойдемте со мною, господа, – слегка дрожащим голосом пригласил их Павел.

Через галерею Рафаэля, названную так потому, что тут висело четыре великолепных ковра – копии картин знаменитого итальянца, император быстро прошел в белую с золотыми разводами комнату. Он сел в кресло, предложив спутникам два других. Здесь было тихо и уютно. От топившегося камина шел горячий воздух, который колебал пламя свечей в двух шандалах. Блики ползали по стенам, по знакомым ландшафтам Гатчины и Павловска, придавая всему происходящему смутную таинственность.

Помолчав, Павел тихо заговорил:

– Этот взгляд, он преследует меня... Ты помнишь, Куракин, что приключилось со мной много лет назад? Здесь, в Петербурге?

– Государь! – ответил Александр Борисович. – При всем уважении к вашим словам, могу сказать, что то была игра вашего воображения...

– Нет, сударь, нет! – быстро возразил император. – Это правда, сущая правда! И если Михайла Ларионович даст слово молчать, я расскажу, как было дело. Впрочем, я ценю Кутузова именно за дипломатический дар. Он столь блестяще подтвердил его в Берлине...

Михаил Илларионович поклонился и сказал, что никогда еще не выдавал чужих секретов, а тайна августейшая для него священна.

– Я в этом не сомневался. Итак, вооружитесь терпением. – Павел погрозил Кутузову пальцем.

Он вздохнул, словно собираясь с силами, оглядел потолок, как если бы ожидал и там узреть что-то пугающее, и начал:

– Мы с Куракиным были молоды, веселы, провели ночь у меня, разговаривали и курили. И нам пришла мысль выйти из дворца инкогнито, чтобы прогуляться по городу при лунном свете. Погода была не холодная, дни удлинялись. Да! Это было в середине марта. В лучшую пору нашей петербургской весны, столь бледной в сравнении с этим временем года на юге...

Император поглядел на побледневшего Куракина, затем перевел взгляд на Кутузова, который с невозмутимой учтивостью выразил осторожной мимикой, что он весь внимание.

– Повторяю, мы были веселы и вовсе не думали о чем-то религиозном или серьезном. А помнишь, Куракин? Ты так и сыпал шутками насчет немногих прохожих, которые встречались нам...

– Ваше величество... – пробормотал Куракин, как бы борясь с неприятными воспоминаниями, – стоит ли вызывать из памяти столь странный случай?

– Молчи, Куракин! Так вот, Я шел впереди, предшествуемый слугой. За мной, в нескольких шагах, следовал Куракин. А сзади него, на некотором расстоянии, шел другой слуга. Помнится, луна светила так ярко, что можно было читать. Тени ложились длинные и густые...

Речь Павла, плавная и живая, убеждала. Лицо его преобразилось. Кутузову даже показалось, что исчезла обычная картавость императора. Глаза, и без того большие, расширились и словно уже видели что-то, не ведомое никому. Взгляд остановился. Павел был так сосредоточен, словно рассказывал все это самому себе.

– При повороте в одну из улиц, – уже с некоторой торжественностью продолжал он, – я заметил в углублении перед дверями мрачного здания высокого и худого человека. Он был закутан в плащ, наподобие испанского, и надвинул на глаза военную шляпу. Казалось, этот человек поджидал кого-то. Как только мы поравнялись с ним, он вышел из своего убежища и молча подошел ко мне с левой стороны. Невозможно было разглядеть черты его лица. Только его шаги по тротуару издавали странный звук. Как будто камень ударялся о камень. Я был сначала изумлен этой встречей. Затем мне показалось, что я ощущаю холод. Холод в левом боку, к которому прикасался незнакомец! Меня охватила дрожь. Я обернулся к Куракину и сказал: «Странный у нас, однако, спутник!» «Какой спутник?» – удивился он. «Вот тот, который идет слева от меня. И кажется, производит изрядный шум». Ты помнишь, Куракин?.. – снова обратился император к другу своей юности.

– Да, ваше величество, – медленно ответил тот. – Я в изумлении таращил глаза и уверял, что слева от вас никого нет...

Михаилу Илларионовичу невольно передалось настроение, которое охватило обоих участников давней прогулки. Не решаясь перебивать говоривших или вмешиваться в рассказ государя, он молча слушал продолжение этой странной истории.

– Я изумился! – возбужденно говорил Павел. – И сказал: «Как! Ты не видишь человека в плаще? Который идет слева, между стеной и мною?» – «Ваше высочество! Вы сами касаетесь стены. Между вами и стеной нет места для кого-то другого...» Я протянул руку...

Тут император поднял руку, пальцы которой приметно дрожали.