Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший

«Во времена царя Моабдара был в Вавилоне юноша именем Задиг, одаренный благополучною природою, которая укреплена была добрым воспитанием. Хотя богат и молод, однако знал он умерять свои страсти, никогда не потворствовать, ничем над другими не превозносился и умел снисходить человеческим слабостям…»

Иван Лонгинович оглядел юных слушателей: смазливый, точно девушка, франт и высок Васенька Бибиков, рядом с ним Миша, Мишенька, – в глазах и в уголках губ затаенная улыбка, готовность в любой момент взорваться шуткой, насмешкой, веселым смехом. Только Бибиков и может сравниться с ним живостью и пылкостью нрава. Для них, в назидание их нетерпеливому характеру и колкому уму, читает теперь Голенищев-Кутузов фантастическую сказку о Задиге.

«С удивлением на него взирали, что, имея острый разум, удержался он от ругательного насмеяния оным разговорам без разума, смешанным, прерываемым, оному дерзновенному злословию, глупым злоключениям, язвительным шуткам, оному пустому звуку слов, которыя почитались приятным собеседованием в Вавилоне…»

– Внемлите, мои друзья, тому, что пишет сей знаменитый муж, – не удержался Иван Лонгинович. – Он воистину учит всех нас мудрости житейской…

«Он научился из первой книги Зороастра, что самолюбие подобно заключающему в себе ветры меху, из которого вылетают бури, когда его прокалывают. Паче всего Задиг никогда не тщеславился ни презрением, ни покорением себе женщин. Он был щедр, не боялся добро делать и неблагодарным, последуя великому правилу Зороастра: когда ты ешь, корми псов, хотя они тебя и угрызть могут…»

Васенька Бибиков, мастер обезьянничать и передразнивать других почище Миши Кутузова, не мог подолгу спокойно сидеть и слушать. Он вскакивал, переспрашивал непонятные хместа, критиковал слог, пытался тут же разыграть роман в лицах, зааплодировал, когда наконец Задиг сделался царем и мужем прекрасной Астарты, А после предложил поставить дома у Ивана Лонгиновича вольтеровскую трагедию «Заира».

Все было как в дворцовом театре: костюмы, сцена, занавес. Иван Лонгинович выбрал себе роль жестокого султана Иерусалимского Оросмана, влюбленного в свою невольницу и считающего себя обманутым. Михаил Кутузов взялся изобразить благородного французского кавалера, мнимого любовника Заиры и ее брата Нарестана. Ну, а Васенька согласился сыграть прекрасную Заиру; в театре шляхетского корпуса все женские роли в те времена обычно исполнялись кадетами. Он нарядился в богатое платье своей сестрицы Дуняши, Авдотьи, к которой, кстати, был неравнодушен Иван Лонгинович, и безбожно набелил и нарумянил свое хорошенькое лицо.

– Дрожу я идучи, душа моя вострепетала…
Не ты ли, Нарестан, кого я ожидала… –

томно и страстно, заведя свои красивые ореховые глаза, не проговорил – пропел Бибиков.

– Да, я, ты коего, злодейка, предала,
Пади теперь, когда неверна так была! –

зычно, словно он находился на капитанском мостике «Северного орла», проревел Иван Лонгвинович и выхватил картонный кинжал.

– О Боже! Смерть моя! –

со слезой ответил Бибиков и упал на кулису, из-под которой выполз, потирая ушибленное темя, французский кавалер Нарестан.

Иван Лонгинович вперил в него сверкающий взор и заревел еще страшнее и громче:

– Приближься ты, ты, кой того меня лишил,
Что более всего на свете я любил!
Презренный мой злодей с проклятою душою,
Еще ль тщеславишься ты честностью своею?
Чтоб посрамить меня, не толь ты строил ков,
Поди, во мзду тебе подарок уж готов.
Твои несчастия сравняются с моими,
Ты в кои вверг меня коварствами твоими,
Ответствуют они злодейству твоему,
Что приказал и ты готовить казнь ему…

Михаил Кутузов закрыл руками лицо от отчаяния и с рыданием в голосе повел партию Нарестана:

– Ах, что ты представляешь?

Иван Лонгиновнч толкнул его на лежащего недвижно Васеньку:

– Вот здесь, я говорю, коль зреть ее желаешь,

Кутузов отшатнулся с новым стенанием:

– Кого я зрю?.. Сестру… Заира… Что за страх!
Ах, нет тебя! Уж свет померк в твоих очах!

Теперь пришел черед рыдать и стенать Ивану Лонгиновичу:

– Возможно? Боже мой! Сестрою он назвал!

Мишенька горделиво выпрямился, стуча себя кулаком:

– О варвар! О тиран! То истина вещей!
Пронзи уж грудь мою, пронзи, о лютый зверь!
Во мне искорени весь царский род теперь!..