Кутузов. Книга 2. Сей идол северных дружин

После этого боя не было сделано ни одного выстрела. Кутузов приказал взорвать Рущукское укрепление и перейти войскам на левый берег Дуная. Солдаты, офицеры и даже многие генералы недоумевали. Иностранные газеты расценили это движение как следствие неудачи. А в наполеоновских бюллетенях можно было прочесть, что русские повсюду разбиты и потеряли всю артиллерию, что один из генералов убит в своей карете, что Рущук после трех приступов снесен…

Кутузов отмалчивался, когда подчиненные спрашивали, отчего он не перенес военных действий за Дунай. Как всегда, он мыслил категориями не отдельного боя, пусть самого важного, но целой кампании. Между тем дружеская переписка с великим визирем продолжалась. От Кутузова в ставку Ахмед-паши приезжали переводчик Фонтон и Павел Бибикоз, с турецкой стороны – пронырливый и ловкий Мустафа-ага. Заметив у Михаила Илларионовича в петлице портрет императора Александра I, украшенный бриллиантами стоимостью 150 тысяч рублей, приближенный великого визиря пожелал узнать, за что он пожалован русскому полководцу.

– За Рущукское сражение, – заранее понимая, куда клонит турок, с самым простодушным видом объяснил Кутузов.

– Я в восторге! – с нескрываемой иронией ответил Мустафа-ага. – Наш великий визирь получил от султана бриллиантовые знаки за то же самое…

Михаил Илларионович развел руками и стал жаловаться на слабость русской армии.

Кутузов был доволен: никто не мог проникнуть в его замыслы, чего он особенно опасался при обилии шпионов в Валахии. Но там, на правом берегу Дуная, у стен Рущука, когда генералы настаивали на продолжении наступления, с ласковой непреклонностью сказал:

– Если пойдем за турками, то, вероятно, достигнем Шумлы. Но потом что станем делать? Надобно будет возвратиться, как и в прошлом году… Гораздо лучше ободрить моего друга Ахмед-бея, и он опять придет к нам.

6

Быть главнокомандующим армией в огромной стране – от Черного моря до Сербии – значит заботиться не только о делах бранных.

Кутузов показал себя в Валахии замечательным администратором, защищая от разорения и убытков мирное население. При Прозоровском деревни, через которые проходили войска, оставались совершенно опустошенными. Под страхом сурового наказания Михаил Илларионович запретил полкам пользоваться имуществом местных жителей. Так как наступило время жатвы, он сумел обойтись даже без сбора подвод, столь нужных поселянину-хлебопашцу в эту страдную пору.

Он пресек разбой, царивший на дорогах Валахии. Прежняя русская администрация, по неверно рассчитанной экономии, уничтожила в краю местную полицию. Между тем вся деятельность ее начальника – спатара заключалась в том, что он собирал воров и разбойников, подкупал их и таким образом мешал им заниматься их промыслом. Когда все служившие у спатара оказались без дела, то, разделившись на банды, начали действовать по всей стране, вплоть до ворот Бухареста.

Кутузов восстановил спатарию, поручив руководить ею ловкому и умному греку Понтосуглону. Тот начал с того, что собрал у себя половину разбойников и с их помощью переловил остальных. Грабежи утихли.

Он стремился пресечь злоупотребления русских начальников на местах, среди которых выделялся корыстолюбием командующий войсками, расположенными в Малой Валахии и Сербии, Андрей Павлович Засс. Каменский поручил ему покровительствовать торговле с Виддином и Трансильванией, что было неистощимым источником богатства. Засс должен был брать пошлину в размере двух дукатов с каждого тюка товара, но предпочитал удвоить ее, чтобы класть половину себе в карман. Кутузов сместил было Засса, послав на его место генерал-лейтенанта Войнова. Но этот храбрый солдат был лишен всяких дипломатических дарований, столь нужных в общении с виддинским Молла-пашой. Пришлось ограничиться строгим внушением Андрею Павловичу и возвратить его на прежнее место. И это несмотря на то, что Засс позволил себе невежливо обойтись с приехавшей к отцу в Бухарест Елизаветой Михайловной.

А куда денешься, если главное теперь – польза дела в той коварной, грозящей в любой момент пороховым взрывом обстановке, какая сложилась в придунайских краях!

Ненаглядная Папушенька не осудила отца, понимая его всегда и во всем.

Михаил Илларионович чувствовал близость каких-то важных перемен в ее жизни, но не осмелился ни о чем спросить. Только из Москвы Лизонька известила его в июле 1811 года, что выходит замуж за сорокалетнего Николая Федоровича Хитрово.

Здесь, в действующей армии, Кутузов очень страшился, что брак будет несчастлив, тем более что о Лизином избраннике ходили дурные слухи. Молва, надо сказать, имела под собой основания.