Кувыр-коллегия (СИ)

— Вот я к этому и веду, Ваше величество. При Петре Великом для дел изменных Преображенский приказ существовал. Но в году 1730-м вместо него была Тайная розыскных дел канцелярия учреждена. И ведать онной генерал Андрей Ушаков был поставлен. И его на заседание кабинета я пригласил. Пусть и отвествует!

— Что скажешь ты, Ушаков? — императрица строго посмотрела на генерала.

— Трудимся на благо царствования твоего матушка.

— Ты мне дурака здесь не валяй! Я шутовство люблю, но не на заседании кабинета государственного. Али не понял куда зван?!

Тон императрицы стал таким, что Ушаков задрожал. Анна в такие минуты могла и приказать его в Шлиссельбург кинуть.

— Отчего у тебя по доносам смехотворным люди в подвалах сидят? Что за дело у тебя по моему пииту* (*пиит- поэт) Тредиаковскому заведено? Мне жалобы надоело разгребать. Этим ты должен заниматься. Ты, а не я. Чего глаза пучишь, Остерман? Не знал про сие?

— А что такое по Тредиаковскому? — Остерман не слышал ничего подобного. — Что у вас с пиитом, генерал?

— Донос на сего пиита поступил. В его стихах было вольнодумство усмотрено. И для того дело мы сие расследуем со всем тщанием. Ибо пиит сей в оде в честь государыни нашей назвал титул императрицы тако — "императрикс".

— И что? — не понял сути дела Остерман. — Я сам ту оду читал многократно.

— Зачти! — приказал императрица Ушакову.

Тот открыл папку, достал лист и стал читать:

— Да здравствует днесь императрикс Анна,

На престол седша увенчана….

Воспримем с радости полные стаканы,

Восплещем громко и руками,

Заскачем весело ногами

Мы — верные гражданы!

— И что в сем стихе тебе не понравилось? — спросил Остерман. — Подданные возрадовались коронации Анны! Где дело то изменное?

— Но титулатура "императрица" была злонамеренно изменена на "императрикс"! И в том было усмотрено….

— Вот! — прервала Ушакова императрица. — Сие не врагов моих ловить! Так то легче чины да звания себе добывать! Дело на пустом месте завели и уже сколь бумаги по нему исписали. И больше 40 человек пытке подвергли! Губернатор Тобольский в гостях пребываючи, услышал ту оду и подумал про сие слово "императрикс" и "слово и дело" завел. Пятерых арестовали. Затем дело до Москвы докатилось. И там 20 человек взяли в застенок. А затем и до Петербурга дошло. И самого Тредиаковского трепать стали. Отчего ты дескать, раб божий, то слово "императрикс" написал? Не злоумышлял ли на государыню? Так?

— В том разбирательство идет, матушка, — залепетал Ушаков.

— Разбирательство с Тредиаковским? А за Лизкой цесаревной не следишь?! Так? Отчего тебе за ней следить? Может и сам думаешь в тайности, что она на престоле вместо меня сидеть достойна?!

— Да что ты, матушка-государыня! — Ушаков пал на колени.

— Встань! — приказала Анна. — Дело по "императрикс" прекратить! Всех людей по нему заарестованных освободить и каждого достойно наградить. И награду ты из своих средств, Ушаков, изыщешь. И ежели обманешь, смотри. Не помилую! Все самолично проверю!

— Все исполню, матушка.

— Отчего у тебя доносы такие процветают? Думаешь, не знаю? От того, что фискалы некие хотят награду захапать и ничего при сем не делать! Они не измену в государстве ищут, но наград для себя. И от того твою императрицу знаешь, как зовут? "Царь Иван Васильевич"! Это я то! И ты, Остерман, в том виноват! Не следишь! Не урезонил Ушакова. Ты вице-канцлер и тебе до всего должно дело быть!

Остерман покорно склонил голову.

— При Петре Великом за ложный донос казнили и доносителя. А теперь что? — продолжала бушевать императрица. — За ложные доносы награды раздают? То прекратить! С того кто "слово и дело" кричит спрашивать строго! И ежели попусту кто сие кричал или облыжно, то того казнить жестоко!

— Будет исполнено все по слову великой государыни, — ответил Ушаков.

— Враг мой Голицын! Тот самый, что кондиции богомерзкие изобрел и власть царей хотел ограничить в имении своем сидит и шипит словно змий! И про меня гадости говорит! А Тредиаковского за оду похвальную судят! Вот она справедливость в моей империи!

— Но Голицын Дмитрий Михайлович стар уже, государыня. И в Европе его знают, — вступился за старика князь Черкасский. — Стоит ли его трогать? И так помрет в скорости. А чести твоей государской, матушка, поруха в Европе.

— И ты так думаешь, Остерман?

— Да, государыня. Князь прав. Просто так арестовать князя Дмитрия Голицына… И так его родственник князь Михайла Голицын в шуты определен.

— А ты придумай, за что его арестовать. Вот посидите с Ушаковым и придумайте вместе, чтобы Европа на меня не обижалась! Такова моя воля! Я дважды повторять не стану более. Как из пустого слова дело сделать и сотни людей запытать до смерти, то вы мастера великие. А как врага моего прищучить — то, что в Европах скажут?

В 1736 году старый аристократ князь Дмитрий Михайлович Голицын был арестован и помещен к Шлиссельбургскую крепость где и умер в 1738 году. А поскольку князь этот взяток не брал, и обвинить его в том возможности не было "пришили" ему старое дело по тяжбе с князем Антиохом Кантемиром.