Кувыр-коллегия

Глава 6 Божиею милостию, Мы, Анна, императрица и самодержица Всероссийская, и потчая, протчая, протчая…

Вокруг меня сжимается кольцо —

Меня хватают, вовлекают в пляску, -

Так-так, мое нормальное лицо

Все, вероятно, приняли за маску.

Владимир Высоцкий "Маски".

Год 1740, февраль, 10 дня. Санкт-Петербург. Волынский у государыни.

Артемий Петрович даже обрадовался тому, что "молодая" пара шутов выжила. Императрица любила Буженинову и зла той не хотела. И от того, что в ледяном доме оказались меховые одеяла, она благодарила именно Волынского. А тот не отрицал сего. Зачем? Ежели, настоящий виновник того так и не признался.

Государыня приняла Волынского 10 февраля в своем кабинете и с его генеральным проектом о поправлении дел в империи ознакомилась.

— Дельно написано, Петрович, но не думаю, что воплотить сии прожекты возможно.

— Ежели, будет на то твоя воля, матушка-государыня, то сие возможно! — настаивал Волынский.

— Дак ты вспомни, кто меня на трон посадил, Петрович! Али забыл? Гвардия сиречь дворянство российское.

— В моем проекте роль дворянства отмечена, матушка.

— Ты не понял, Петрович, что тогда сие дворянство власти самодержавной возжелало! Думаешь, я не поняла, почему так сталось? Князь Дмитрий Голицын, глава Тайного совета верховного, задумал царям на Руси воли урезать. И знать могла его в том поддержать. Но среднее и мелкое дворянство — нет! А знаешь от чего сие? Знатный князь по рождению своему много чего имеет. И крепостных у него тысячи и возможности для карьеры. Вот как у тебя. А у мелкого дворянчика что? Погляди на гвардейцев многих. Чего есть то у них? Деревенька убогая на пять дворов. Такие в лаптях в столицу приходят. Токмо благодаря воле самодержца сей дворянин подняться может до верхов! От того им и надобна власть самодержавная. А ты что написал?

— Да я, матушка, про то и толкую! Стоит умных людей продвигать!

— Но ты в сем проекте царя Ивана Грозного ругаешь и говоришь, что подобное правление повториться не должно. Так? Али я не поняла чего?

— То верно, матушка. Правление Грозного было вредно для России, — согласился Волынский.

— А, знаешь ли, Петрович, что и меня с Грозным царем сравнивают? — императрица внимательно посмотрела на своего кабинет-министра. — Стало и мое правление — зло?

Тот сказал:

— То неправда, матушка-государыня. Ты милостивая царица. И токмо злые языки могут то сказать.

— Не лукавь, Петрович. Не лести я жду от тебя, но правды.

— Могу ли, и посмею ли соврать тебе, государыня?

— Не знаю того, Петрович. Хочу тебе верить и возвысить тебя желаю. Но есть в тебе нечто, что меня настораживает.

— Вернее меня нет слуги у тебя, матушка! — горячо заявил Волынский. — И я буду верен корени царя Ивана. В том надежу имей.

— Иди, покуда, Петрович! Я думать стану над проектом сиим. А тебе вот пока от щедрот моих. Возьми!

Императрица указала на шкатулку. Волынский взял её и сразу почувствовал тяжесть.

— В ней 20 тысяч рублей, Петрович! Они твои. Знаю, что долгов у тебя много и потому дарю тебе деньги для погашения оных!

— Благодарю тебя, матушка-государыня! — Волынский низко поклонился.

В этот момент в кабинет вошла без стука Буженинова. Она была чистой на этот раз, и на её лице и руках не было грязи. Волынский понимал, что совсем не дура была Авдотья Ивановна. Грязной она ранее хаживала, ибо так ей выгодно было. Нынче она княгиней стала.

— А вот и куколка! — улыбнулась императрица.

Буженинова метнула на Волынского ненавидящий взгляд и сказала:

— Волынка плохо играет матушка! Пора волынку выбрасывать.

Императрица засмеялась шутке. Артемий Петрович позеленел от обиды.

— Я матушка, знаю сплетни новые, — сказала Буженинова. — Много чего произошло за дни сии.

— Иди, Петрович. Служи верно, и я не забуду о тебе!

— А что до моего проекта, матушка?

— Я разберу его и подумаю. Иди, Петрович.

И выпроводила кабинет-министра. Уж больно царица любила свежие сплетни….

Год 1740, февраль, 10 дня. Санкт-Петербург. У герцога Бирона.

Герцог Эрнест Иоганн Бирон приказал слугам паковать вещи. Он был настроен решительно. Анна сама советовала ему ехать в Митаву. Он имел с императрицей разговор серьезный.

Анна искренне Бирона любила, и высылала его токмо из-за любви своей. Она так и говорила:

— Ты, Эрнест, ради сына нашего Карлуши и других детей Петра и Гедвиги твоих должен на Митаву отбыть. Я пока жива, то все ладно. Но ежели скоро помру?

— Курляндия от России зависит, Анхен.

— Но ты герцог там, Эрнест. И русские не смогут сожрать тебя там. А здесь они могут быть беспощадными. Волынский тебя сожрать желает и другие не лучше.

— Так защити меня!

— Что я могу если умру, Эрнест? Мне надобно на кого-то наследника оставить, что племянница в утробе своей носит. Родители его не годятся для того.

Но в полдень к Бирону в кабинет явился банкир Либман.

— Вы ваша светлость, куда-то собирались?

— В Курляндию!