Кувыр-коллегия

Пьетро Мира был рядом и схватил одного фискала за плечо. Он повернул его и ударил его кулаком в зубы. Фискал кубарем покатился по мостовой под веселое улюлюканье толпы.

Затем Мира отбросил и второго фискала, и старый солдат быстро скрылся в толпе. После того Пьтеро и Кульковский также скрылись. Они свое дело сделали….

Уже через час они сидели в трактире для кучеров и извозчиков, и пили водку. Кульковский распустил язык и рассказал итальянцу о своих горестях.

— От батюшки с матушкой окромя долгов ничего не осталось. И подался я в Москву и там поступил офицером в полк. Службы была — врагу не пожелать. Как раз государь Петр II правил. И денег на армию да на жалование ему не хватало. Хорошо тем было офицерам, кто из имений деньги получал. А таким как я хоть ложись и помирай.

— Но ты дворянин.

— И что с того? — усмехнулся Кульковский. — Денег то от того больше не стало в кармане моем.

— И ты пошел к герцогу Бирону?

— Это уже после того как Анна императрицей стала. А при Петре II я ходил к тогдашнему обер-камергеру князю Ивану Долгорукому. Хотел на нуждишки свои пожаловаться да помощи просить.

— И что? — спросил Пьетро.

— Велел меня Ванька Долгорукий палками холопам своим гнать со двора. Вот те и русский. А еще говорят, что немцы надоели. Как я тогда бедствовал, Пьетро. Зимой мерз аки пес. На сапогах подметки совсем отвалились, а на новые денег не было. Мундиришко латаный перелатаный. А как Анна на трон взошла, отправился я к графу Бирену. Сил терпеть более не имел. И граф, наш Бирон, тогда графом был, дал мне службу при дворе. Стал я шутом придворной кувыр коллегии. И зажил по настоящему, Пьетро. Как барин зажил. На Москве у меня дом. Там мои сестрицы нынче живут. В Петербурге — дом. И карета своя и лошади. Правда, денег на черный день я не скопил.

— Еще скопишь. Я вон за вечер такую сумму заработал….

— Не болтай, Пьетро! — оборвал Миру Кульковский. — Скоро нашей кувыр коллегии конец. Как не станет веселой императрицы Анны — и все! Разгонят нас всех. И куда мне тогда? Снова в армию?

— Но Либман тебе заплатит.

— На то и надеюсь. А то ты при деньгах уедешь, Буженинова с Квасником также. Одна свадьба в ледяном доме обеспечила их и их детей и их внуков, коли народяться таковые. Балакирев Ванька такоже богат стал. Жену свою он уже отправил из Петербурга.

— Куда отправил? — не понял Мира.

— Пока на Москву, а там она мужа своего станет дожидаться. А затем они отправятся в его имение под Казанью. Знаешь, что у Ваньки словно у князя есть имение. И неплохое. Душ крепостных более тысячи он заимел. А я про будущее не подумал. А как большой барин жить привык. Хорошо жилось шуту при веселом дворе Анны Ивановны. Эх! — Кульковский снова выпил водки.

— А сегодня мы хорошо поработали на Бирона. Миних был напуган. Хоть и держался хорошо, а он испугался. Могу поспорить на тысячу рублей, что он пойдет прямо к Бирону, когда попадет во дворец. Так что денег тебе Либман даст! А 30 тысяч это сумма изрядная. С такой можно прожить в России три жизни.

— Тридцать тысяч это деньги, но не богатство. Хотя я еще могу кое-что заработать. Выпьем?

— Выпьем!

И они снова выпили.

Год 1740, октябрь, 8 дня. Санкт-Петербург. В покоях императрицы.

Эрнест Иоганн Бирон оделся в новый красного бархата камзол, богато расшитый золотом. Он украсил себя орденами и летами Андрея Первозванного, Черного орла, Святой Анны. Пышный черный парик спускался на плечи герцога.

За ним шел в сером кафтане и седом парике Лейба Либман, опираясь на легкую трость.

— Челобитная вельмож уже у императрицы, — прошептал Либман Бирону.

— Моя жена не отходила от Анны этой ночью и предала мне, что она уже подписала указ о моем регентстве, — признался герцог.

— Хорошо если так.

— Тебя это не радует? Ты столь спокойно воспринял сие, Лейба.

— Я стану радоваться, когда указ о твоем регентстве будет провозглашен публично.

— Это будет сейчас. Ты уговорил даже фельдмаршала просить за меня, Либман. Я никогда не ожидал подобного от Миниха!

Слуги распахнули двери перед Бироном и Либманом. Они вошли в покои императрицы. Анне стало в этот день немного легче, но с постели она, по-прежнему, не вставала. Рядом с ней суетились врачи Рибейро Санчес, Кондоити, Фишер, Каав-Беургаве.

Императрица сидела на кровати, опершись на подушки, и фрейлины расчесывали её волосы. Рядом с ней сидела верная подруга Бенингна Бирон.

Бирон и Либман поклонились. Анна, увидев фаворита, улыбнулась.

— Эрнест! Рада тебя видеть.

— Анхен, я рад, что тебе стало легче, — сказал Бирон.

— Подойди ближе, Эрнест. И ты, банкир, подойди.

Они приблизились к кровати царицы.

— Я умираю, Эрнест, — произнесла императрица. — И уже не поднимусь с кровати.

— Анхен!

— Не нужно слов, Эрнест. Мне рано умирать. Мне всего 46 лет. Ты вот в таком возрасте еще полон сил и здоровья. Но я умру мужественно. Богу угодно прервать мои дни. Вон и лекари так говорят.

— Мы будем молить бога о твоем здоровье, Анхен! — Бирон сел на кровати и взял свою подругу и любовницу за руку.