Читаем Кувыр-коллегия полностью

— Анхен, мой визит к цесаревне был продиктован государственной необходимостью. Я верен тебе, государыня. Кто я без тебя? Потому на мою руку ты всегда рассчитывать можешь. Меня русские без тебя сожрут с потрохами.

— И потому тебе больше о делах стоит думать. Ведь я больна, Эрнест.

— Но ты поправилась, Анхен. Доктора говорят, что твое здоровье стало лучше.

— Оно так, но надолго ли сие? Много ли проживу еще на свете, Эрнест? Может уже скоро призовет меня господь….


Год 1739, январь, 15 дня. Санкт-Петербург. Трактир у "Старого шхипера".

Эрнест Иоганн Бирен в сопровождении своего друга Пьетро Мира вдвоем вышли на улицы города. Одеты они были скромно в серые незаметные подбитые мехом плащи и шапки из лисьего меха.

— Снова отправимся к "Старому шхиперу", Эрнест?

— Да. К этому трактиру я за много лет привык.

— А может, пойдем куда-нибудь еще? — предложил Пьетро Мира. — Мало ли мест в Петербурге? Что-то у меня на душе сегодня тревожно.

— Да, брось, Петер. Кто нас опознает в таких то нарядах? Мы с тобой словно чиновники мелкого пошиба.

— Но о твоих врагах забывать не стоит, Эрнест. Много кто желает избавиться от тебя в России.

— Да, Они твердо выбрали себе объект ненависти — герцога Бирона. Хотя в последнее время с легкой руки Остермана многие поминают и тебя и Лейбу Либмана. Особенно последнего.

— Ну, ему можно и потерпеть, Эрснет. Либман столько заработал на мехах что ему грех жаловаться. А фон Штемберг сколько в карман нашего еврея положил за последний год?

— Зависть — худший из пороков, — произнес Бирон. — Однако какой сегодня морозный день, Петер.

— Вон уже и наш трактир показался, Эрнест. Выпьем водки и согреемся.

— Сейчас самое время выпить. Я в такую погоду начинаю понимать страсть русских к сему напитку.

В трактире в тот день было полно народу, и новые посетители едва протолкались сквозь толпу. Хорошо еще, что хозяин трактира Клаус Шпигель опознал новый гостей и быстро посадил их за небольшой столик в дальнем темном углу.

— Сегодня у меня там много народа, господа. Но для вас всегда найдется местечко. Водочки с морозца?

— Водки неси, и что там у тебя есть из еды! Все неси! — приказал Пьетро.

— И верно. Я не отказался бы хорошо поесть, — поддержал шута герцог.

— Сейчас все будет!


Скоро Бирон и Мира уже выпили по первой и стали разговаривать. Герцог рассказал о том, как помог Либману выкрутиться.

— Остерман зеленый от злости ходит. Так хотел он через Лейбу на меня выйти. Стал я нашему вице-канцлеру как кость поперек горла. Он, видите ли, не терпит, когда кто-то вмешивается в дела управления государством.

— Но ты не сильно то в эти дела и вмешиваешься, Эрнест.

— Да, но за меня это делают Либман, фон Штемберг, барон фон Ливен, барон фон Корф и другие.

— А скажи мне по правде, Эрнест, тебе не бывает страшно?

— Бывает. Как подумаю, что императрица умереть может, и сразу страшно становиться. Эти русские тогда меня на части разорвут. Только Анна — моя защита. Она и есть та стена, за которой я могу от любых врагов спрятаться.

— А как думаешь, кто после неё править Россией станет?

— Это опасный вопрос, Петер. За такие слова можно и в застенки к Ушакову угодить, — с улыбкой сказал Бирон, и они снова выпили.

— Но все-таки? Неужели ты веришь, что трон перейдет к Анне Леопольдовне?

— Если она родит престолу наследника, то все может так и быть, Петер. За это стоит Остерман, хоть и враг, но в сем деле мы с ним едины. Для него крайне важен этот еще не родившийся наследник трона.

— А если родиться девочка?

— Тогда не жди добра, Петер. Ибо у петровых потомков наследник мужского пола имеется принц Петр Ульрих Голштинский, сын цесаревны Анны Петровны. И тогда трон может достаться Елизавете, которая наследником этого ребенка и сделает. Потому Анна Леопольдовна должна родить мальчика.

— Дай то бог! Популярность Елизаветы велика.

— Да. Я вот недавно разговаривал с ней. Она такая красавица и так умеет очаровывать мужчин.

— Эрнест! Уж не влюбился ли ты в Елизавету? — Мира снова наполнил стаканы.

— А что? — Бирон посмотрел на шута.

— Да ничего, но она дочь Петра Великого.

— Но мне она нравиться как женщина. И если бы она только поманила меня — я бы пошел. И сие было бы не таким уж и дурным шагом.

— Ты что Эрнест. Не дай бог, Анна узнает про такие твои мысли. Императрица ревнива.

— Еще как ревнива, Петер. А что говорят в вашей кувыр коллегии?

— Там тоже самое, что и везде. Шуты грызутся за милости императрицы не хуже придворных. Но в большом фаворе пока одна Буженинова. Её императрица слушает всегда. А после того как она глаза царице на Анну Леопольдовну открыла, её положение еще больше укрепилось.

— И многие хотят Буженинову к себе заполучить в союзницы? Так?

— Именно так, Эрнест! Но Буженинова ни от кого таких подачек не берет. Её слабое место это желание выйти замуж. И она себе уже и жениха приискала. Это не кто иной как шут Квасник, в прошлом князь Голицын.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее