Кувыр-коллегия

— Разное болтают. Не доверяет лейб-медикам матушка-государыня. Я своего друга врача именитого Джона д'Антермони к ней посылал. Отказала ему. Себя осмотреть не дала. Ничем де медики помочь не смогут. Даже кудесников призывала она, но и те не помогли ничем. Она велела их прогнать, а Левенвольде приказал всыпать каждому по полсотни плетей. И вроде как Бирон нашел нового лекаря, некоего Рибейро Санчеса, который чудодеем зовется.

— Это кто же такой? — удивился Соймонов. Про такого доктора он даже не слушал.

— Еврей из Испании или из Португалии. Кто его знает точно. Тот Санчес на Москве промышлял до того, и теперь его должны уже в Петербург доставить. Бирон говорит, он многих излечил на Москве.

— А ежели уже завтра все свершиться, Артемий Петрович? — с тревогой спросил Соймонов у кабинет-министра. — Что будет?

Волынский и сам про это думал постоянно. Что будет, если в одно утро объявят, что императрица Анна Ивановна почила в бозе? Анна Леопольдовна не родила еще и станет вопрос о регенте. И хорошо бы ему стать этим регентом. Но как обойти герцога Бирона, фельдмаршала Миниха и вице-канцлера Остермана? Все они метят на это место.

Во дворе послышался шум. Это приехали новые гости. Архитектор Петр Михайлович Еропкин, горный инженер Андрей Федорович Хрущев и кабинет-секретарь Иоганн Эйхлер.

Они вошли и, поздоровавшись, потребовали водки, так как изрядно продрогли в пути. Камердинер Волынского принес штоф гданской и все с удовольствием выпили.

Последними прибыли в одном экипаже Жан де ла Суда и граф Платон Мусин-Пушкин.

Артемий Петрович после этого приказал подать обед в гостиную и слуги быстро накрыли стол. Собрались все, кого он ждал. Самые верные и преданные друзья. Эти на плаху за него пойдут.

Тогда и начиналось обсуждение главного.

Первым высказался архитектор Петр Еропкин:

— Пришла пора действовать, господа! Ежели, момент упустим — то все! Иного у нас не будет, друзья. И Россия нам того не простит! Или не с патриотами я сейчас говорю?

— Ты говори, что у тебя на уме без вихляний! — потребовал Волынский. — Вопрос, кто станет регентом — тебя волнует? Я сам про то постоянно думаю!

— Не в регентстве дело, Артемий Петрович! На трон, опустевший после смерти Анны, кто сядет? Самое время про то подумать.

— Но наследник престола уже определен! Это ребенок, что носит во чреве своем принцесса Анна Леопольдовна! И вопрос станет не кто сядет на трон, а кто будет регентом!

— Так ли, Артемий Петрович? — усмехнулся Андрей Хрущев. — Я не про то подумал. И Еропкин не то сказать хотел. Я дворянин древнего русского рода и слава России для меня не пустой звук. Нам на троне патриот России надобен!

Волынский понял, о ком говорил Хрущев. Цесаревна Елизавета Петровна!

— Ты говори да с оглядкой про такое, — предостерег он Хрущева. — Это государственная измена.

— Артемий, я ведь среди друзей нахожусь. И я вам всем доверяю. И потому скажу. Елизавету стоит на трон Российский посадить. Дочь Петра Великого должна править империей. Они и никто иной. Тогда от засилья немецкого мы быстро избавимся. И за то я готов голову свою на плаху положить!

Президент коммерц-коллегии граф Платон Мусин-Пушкин, аристократ и придворный, те слова Хрущева поддержал:

— Андрей все правильно сказал. Чего нам друг от друга таиться? Сейчас время пришло посадить на трон Елизавету. Императрица от дел отошла. Миних еще на театре военных действий с армиями. Иного случая не будет.

Волынский посмотрел на графа. Тот раскраснелся и был готов отстаивать свою точку зрения. Он предлагал заговор не против Бирона или Остермана. На этот раз его друзья нацелились на саму императрицу Анну Ивановну.

— Друзья! — потребовал тишины Волынский. — Анна еще жива. И не известно умрет ли она быстро. Императрица может еще поправиться. Одно дело отстаивать для себя пост регента, а иное противу государыни идти. За такое на плаху пойдем!

— Я против немцев готов выступить даже ежели на плаху меня бросят, коли ничего у нас не получиться! — решительно сказал Мусин-Пушкин. — Можно поднять те батальоны гвардии, что не на войне, а здесь в Петербурге!

— Я также думаю! — вскричал Хрущев. — Надобно гвардию поднимать! Преображенцев!

— Опомнитесь! Граф Платон, и ты, Андрей! Поднимать войска против царицы! Я кабинет-министр.

— Но ты патриот России? — спросил его старый друг Еропкин.

— Знал я, про что говорить станете сегодня! Но подумайте про то, что Анна мне может доверить регентство. И тогда я, после смерти императрицы, при Анне Леопольдовне стану всем.

— Не доверит тебе императрица Анна такой пост! — решительно возразил Мусин-Пушкин. — Ведь теперь Бирон при ней неотлучно находиться. Думаешь зря?

Молодой секретарь кабинета министров Иоганн Эйхлер сказал, что Либман, доверенный Бирона именно этого и добивается. Регентства для Бирона. Но Анна указа о том еще не подписала. Андрей Иванович Остерман против этого и сам желает возглавить империю при малолетнем наследнике, коий еще не родился.

Услышав про Либмана Мусин-Пушкин пришел в ярость: