Кувырок через голову

Ася представила, как она несется. Трамвай под уздцы схватила, будто он лошадь. Он вздыбился! На задних колесах уже несется. Ржет и красными боками поводит. Мама никак не может остановить. Тут Ася бросается с Фингалом наперерез…

Ух, даже дух захватило!

— А как же пассажиры будут садиться?

— Пусть вскакивают, если смогут, — бесшабашно машет мама рукой.

Ей не до пассажиров. Она несётся без остановок.

— А как же выходить?

Ася не замечает, что она уже кричит. Увлеклась тоже!

— Пусть соскакивают! — бесшабашно машет мама рукой.

— Ну, хоть на нашей остановке остановись!

— Не остановлюсь, — заупрямилась мама. — Я уже разогналась.

— А зачем же тогда трамвай? — кричит Ася.

— Как зачем? — удивляется мама. — Для красоты! Для домовитости города! Для удивленья!

— А метро?

— Нора крота изнутри, — кричит мама, ликуя. — Разве можно сравнить с трамваем? В нём солнце! Воздух! Он же звенит!

Это Ася когда-то нарисовала. Все чёрное. Прямо чернущее. И чёрные ступеньки ведут в черноту. А в этой черноте лежат на чёрных полках чёрные припасы на чёрный день: чёрный хлеб, чёрный сыр, чёрные коробки с чёрной икрой. И кругом всё исключительно чёрное. А сверху, над чёрной чернотой, зелёная трава и красное солнце. «Нора крота изнутри». Ася писать тогда не умела, но устно она объяснила…

— Погоди, а чего это мы с тобой орём? — удивилась мама.

— Разве мы орём?

Ася так удивилась, что заговорила шёпотом.

— По-моему, орём, — тоже шёпотом сообщила мама.

— Может, это не мы?

Ася с мамой уставились друг на друга и замолчали. Стало сразу очень тихо. Только Фингал скребётся у двери, это слышно.

— Нет, никто не орёт, — сказала мама обычным голосом. — Значит, показалось. Вдруг почему-то приличное настроение! У тебя как?

— Тоже, знаешь, приличное, — подтвердила Ася солидно.

— Может, нам что-нибудь придумать под настроение?

— Можно, — солидно кивнула Ася.

Они с мамой часто придумывают. Если мама, конечно, свободна. Ася никогда бы не стала мешать. Например, сама к маме лезть. Но если она всё равно сейчас не работает и сама так хочет…

— Абракадабру какую-нибудь, — размечталась мама. — В рифму, если не возражаешь. Пускай каждые две строчки у нас рифмуются. Нет, это скучно. Ну, потом усложним, в процессе.

— А про что?

— Предлагай, — прищурилась мама. — Может, лучше — про кого? Например, давай про лань? Доброе слово такое, располагающее.

— Давай, — согласилась Ася.

Она сразу поняла, почему мама выбрала это слово. И Асе стало приятно, что мама помнит. Хотя сама Ася как раз не помнит, а ей мама уже рассказывала. Удивительно это приятно, когда тебе про тебя же рассказывают, какая ты была маленькая. Ася очень любит. И требует всякий раз новых подробностей. Чтобы мама побольше вспомнила! И мама даже, кажется, понимает, почему она любит. Дело в том, что сколько сама о себе ни думай, все равно себя плохо знаешь. А когда тебе про тебя говорят, какой ты была и что делала, вдруг начинаешь что-то новое в себе понимать…

Слушаешь, слушаешь про себя и как будто сама себе учишься, какая ты есть…

Асе было лет пять, и они с мамой бродили по зоопарку, самое любимое Асино тогда было место. Пони кормили булкой, смотрели, как слон подбирает монетки и отдаёт своему служителю. Как мечется в клетке волк. А потом Ася застряла у клетки с ланями. Маму они никогда не волновали, лани и лани. Грация есть, а ума — не сильно заметно. А Ася стоит и стоит. Вдруг оборачивается: «Я профессию себе выбрала». Мама как-то не была подготовлена, удивилась. «И какую же? — спрашивает осторожно. — Что же ты будешь делать?» — «Буду работать с ланями, — сообщила ей Ася. — У них глаза печальные. Видимо, с ними никто не работает».

И, решив своё будущее, сразу же пошла дальше, к змеям.

А мама, рассеянно поспевая за ней, подумала тогда, что это совсем не плохая причина для выбора, достойная причина, — чьи-то печальные глаза. И что она с этой точки зрения не удосужилась посмотреть на ланей. А Аська посмотрела! И маме было за Асю радостно, а за себя чуточку грустно. Неужели она уже разучилась смотреть в глаза?…

— Первую строчку — ты, — попросила Ася.

— Ладно. Ну, например, — мама на секунду задумалась. — Например, «бежала трепетная лань…». Это пойдёт?

— Она была такая дрянь, — легко подхватила Ася.

— Ну, что же ты её сразу! — ужаснулась мама. — Нет, так нельзя. Это мы будем теперь с тобой разбираться, почему она дрянь. Нам же никогда не выпутаться!

— А если не разбираться? — предложила Ася.

Мама честно подумала.

— Нет, — решила она. — Это слишком серьёзное обвинение. Давай что-нибудь другое, ага?

— А на плечах носила рвань? — предложила Ася.

Но мама снова отвергла, потому что ей жалко бедную лань, у которой, значит, нет даже приличного костюма.

— Может, она нарочно, — сказала Ася. Но как богатый художник, у которого за душой бессчётно всего, не стала настаивать. А ещё сказала. — Тогда «А на весу несла герань».

Маме опять не понравилось. Привередливая всё-таки!

— Не люблю я эту герань, — поморщилась. — Она всегда пыльная и в горшках.