Кузен Понс

«Мое завещание.

Сего дня, пятнадцатого апреля тысяча восемьсот сорок пятого года, будучи в здравом уме, как это явствует из завещания, составленного совместно с нотариусом господином Троньоном, и чувствуя, что должен скоро умереть от болезни, которой хвораю с первых дней февраля месяца сего года, я счел себя обязанным распорядиться своим имуществом и выразить свою последнюю волю.

Я не раз задумывался над тем, какое пагубное воздействие оказывают различные неблагоприятные условия на мастерские произведения живописного искусства. Меня всегда огорчало то обстоятельство, что прекрасные полотна кочуют из страны в страну, а не оставляются на одном месте, где бы они были доступны для осмотра любителям искусства. Мне всегда казалось, что бессмертные творения великих мастеров должны быть национальным достоянием, доступным для обозрения всем народам, как солнечный свет, величайшее благо господа бога, которым равно пользуются все его чада.

Так как я потратил свою жизнь на коллекционирование и отбор картин, являющихся прославленными произведениями великих мастеров, так как эти картины подлинники, не подрисованные и не реставрированные, меня весьма огорчала та мысль, что полотна, которые радовали меня всю мою жизнь, могут пойти с аукциона; одни, возможно, уплывут к англичанам, другие — в Россию, разойдутся по всему миру, как это и было до тех пор, пока они не собрались у меня; и посему я решил уберечь от этих невзгод и картины, и великолепные рамы, в которые они вставлены и которые все принадлежат искусным мастерам.

Итак, по вышеизложенным причинам, я завещаю его величеству королю для Луврского музея свое собрание картин, с одним условием, — разумеется, ежели будет изъявлено согласие принять наследство, — назначить моему другу Вильгельму Шмуке пожизненную ренту в две тысячи четыреста франков.

Ежели король, как лицо, пользующееся доходами с Лувра, не соизволит принять наследство на таких условиях, вышеупомянутые картины унаследует мой друг Шмуке, которому я завещаю все свое имущество с условием, чтобы он отдал «Голову обезьяны» Гойи моему родственнику, председателю суда Камюзо; картину Абраама Миньона «Цветы», изображающую тюльпаны, — нотариусу господину Троньону, которого я назначаю своим душеприказчиком, и чтобы он выплачивал пенсию в двести франков мадам Сибо, которая десять лет служила у меня.

Кроме того, мой друг Шмуке передаст рубенсовское «Снятие со креста» — эскиз к знаменитому антверпенскому полотну — нашему приходу для украшения церкви, в знак признательности за доброту настоятеля церкви аббата Дюпланти, благодаря которому я могу умереть спокойно, как христианин и добрый католик, и т. д.».