Кузен Понс

Ремонанк высадил Шмуке из экипажа и под руку довел до бюро актов гражданского состояния, где они столкнулись со свадебным кортежем. Шмуке пришлось дожидаться своей очереди, так как по довольно частой в Париже случайности у чиновника, ведающего записью актов о смерти, накопилось пять-шесть таких дел. Муки бедного немца, должно быть, не уступали в силе страстям господним.

— Вы господин Шмуке? — обратился какой-то человек, весь в черном, к музыканту, который встрепенулся, услышав свое имя.

Он посмотрел на человека в черном тем же отсутствующим взглядом, каким до того глядел на Ремонанка.

— Ну, что вам от него надо? — спросил овернец незнакомца. — Оставьте его в покое, видите, у человека горе.

— Господин Шмуке лишился друга и, вероятно, хочет достойным образом почтить его память, ведь он его наследник, — сказал человек в черном. — Я полагаю, что господин Шмуке не станет скупиться: он захочет приобрести для погребения место в вечное пользование. Господин Понс так любил искусство! Ну как не украсить его могилу Музыкой, Живописью и Скульптурой... тремя прекрасными скорбными статуями во весь рост...

Ремонанк по-своему, по-овернски сделал человеку в черном знак, чтоб он отстал, а тот тоже по-своему, так сказать по-коммерчески, сделал ему другой знак, означавший: «Ну чего вы мне мешаете подработать!» И лавочник отлично понял этот знак.

— Я агент фирмы «Сонэ и компания», поставщиков надгробных памятников, — продолжал комиссионер, которого Вальтер Скотт, несомненно, назвал бы могильным юношей. — Если господину Шмуке будет угодно дать нам заказ, мы избавим его от хлопот по приобретению места для погребения друга, чья утрата столь горестна для муз.

Ремонанк кивнул головой в знак согласия и тронул Шмуке за локоть.

— Мы постоянно берем на себя хлопоты и выполняем вместо семьи покойного все нужные формальности, — не отставал маклер, ободренный кивком Ремонанка. — В первые минуты горя наследникам весьма трудно самим заниматься всеми мелочами. И мы охотно оказываем эти незначительные услуги нашим заказчикам. За памятники мы считаем с метра — все равно, каменные они или мраморные... Мы принимаем заказы на семейные усыпальницы... берем на себя любые услуги, по самой сходной цене. Наша фирма поставила великолепный памятник красавице Эстер Гобсек и Люсьену де Рюбампре, подлинное украшение Пер-Лашеза. На нас работают лучшие мастера, я не советую обращаться к мелким поставщикам... у них третьесортный товар, — прибавил он, увидя, что подходит молодой человек, тоже в черном, представитель другой фирмы мраморных и гипсовых изделий.

Часто говорят, что смерть — это конец путешествия, но даже представить себе нельзя, насколько справедливо это уподобление для Парижа. Покойника, особенно ежели это покойник знатный, встречают на мрачном бреге словно путешественника, которого, не успел он ступить на землю, уже осаждают со своими предложениями агенты гостиниц. Кроме нескольких философов и нескольких семейств, уверенных, что они будут жить в веках, и потому сооружающих себе усыпальницы столь же монументальные, как их особняки, никто не думает о смерти и ее социальных последствиях. Смерть всегда наступает слишком рано, да, кроме того, родные стараются не думать о ней по совершенно понятному чувству. Поэтому-то почти всегда тех, кто потерял отца, мать, жену или ребенка, сейчас же начинают осаждать всякие дельцы, которые пользуются душевным расстройством родных, чтобы перехватить выгодный заказ. В прежнее время мраморщики, хозяева заведений, помещавшихся около знаменитого кладбища Пер-Лашез, где мастерские образуют целую улицу, которую следовало бы назвать Надгробной, осаждали наследников около могилы или у кладбищенских ворот, но понемногу под влиянием конкуренции, в силу торговой предприимчивости, они захватывали все новые позиции и теперь добрались уже до города, подступили к мэриям. Есть и такие агенты, что врываются с готовыми проектами надгробий в самое жилище скорби.

— Мы договариваемся, — поспешил заявить агент фирмы Сонэ опоздавшему коллеге.

— Следующий покойник!... Свидетели есть? — вызвал служитель.

— Пожалуйте, сударь, — сказал агент, обращаясь к Ремонанку.

Ремонанк попросил агента помочь ему поставить на ноги Шмуке, который сидел на скамье, равнодушный ко всему на свете; вместе они подвели его к барьеру, которым чиновник, составляющий акты о смерти, отгорожен от человеческого горя. Ремонанку, игравшему роль провидения при Шмуке, помог доктор Пулен, пришедший, чтобы дать необходимые сведения о возрасте и месте рождения Понса. Немец помнил только одно: Понс был его другом. Когда акт был подписан, Ремонанк и доктор с неотстававшим от них маклером посадили несчастного Шмуке в экипаж, куда проскользнул за ними все тот же ретивый маклер, решивший во что бы то ни стало получить заказ. Тетка Соваж, которая ходила дозором у ворот, с помощью Ремонанка и агента фирмы Сонэ внесла почти потерявшего сознание Шмуке в дом.

— Он сейчас лишится чувств! — крикнул маклер, которому не терпелось покончить с делом, уже бывшим, как он выражался, на мази.