Kuzia succinus

Тулумбасов хохотал, хлопая ладонью по газете. Он захлебывался смехом. Слезы текли по его щекам:

— Ой, не могу! Ой, уморили! — кричал он, задыхаясь.

— Что с тобой? Что случилось? — вбежала Мария Семеновна.

— Прочитай! Я больше не могу! — стонал профессор, тяжело падая на диван.

— Но это же… «Нью-Йорк геральд трибюн». Что тут может быть такого?.. — говорила Мара, проглядывая пеструю страницу. — А вот «Рашен монстер». Это про твоего кузнечика? «Русское чудовище»?

— Да, да, да! — подскочил профессор. — Именно про него. Читай!

«Нам сообщают, — медленно переводила Мара, — из города Ольховки… воскресшее доисторическое чудовище терроризировало местное население. Чудовищный красный кузнечик кидается с вершин деревьев на прохожих… Э-э, как это перевести?.. Ага …норовя перекусить горло. Имеются многочисленные жертвы, особенно среди детей. На борьбу с кровавым чудовищем вызваны ракетные подразделения войск. Есть основания думать, что кузнечик похитил ядерную боеголовку и… притаился неизвестно где. Население Ольховки решено срочно эвакуировать. Ждите дальнейших сообщений от нашего корреспондента».

— Да, это смешно, — холодно сказала Мара, опуская газету на стол. — Но в одном они правы. С тех пор, как ты, дядя, сделал свое открытие, я буквально терроризирована.

— Что ты хочешь сказать? — перестал смеяться Никодим Эрастович. — Что я, так сказать…

— Я хочу сказать, что хватит мне забот. И поить чаем ораву твоих, так называемых охотников, я отказываюсь.

— Почему «так называемых»? — удивился профессор. — Они профессионалы. Почему «ораву»? Их всего двое.

— Они профессиональны в устройстве перекуров и, как они говорят, закусонов. Но они не способны не то что поймать твоего кузнечика, но изловить обыкновенную лягушку.

— Но… — начал было Никодим Эрастович.

— Хватит! — крикнула Мара. — Хватит мне тратить свой отдых на кипячение чайников и потрошение селедок. Или ты их погонишь сегодня же…

— Или? — спросил испуганно ученый.

— Или завтра меня здесь не будет, — заключила Мара и вышла из комнаты.

Смеяться Тулумбасову уже не хотелось. В самом деле, уже дней десять в саду стояла палатка охотников. Каждую ночь, по их словам, они караулили, но толку не было никакого. Кузнечик будто исчез бесследно.

В палатке у охотников было душно. Оба сидели, скрестив ноги по-турецки, за очередным чайником. Старший из них Михаил Михайлович, грузный, похожий на Тараса Бульбу мужчина говорил, вытирая мокрое лицо широким клетчатым платком:

— Вот что я скажу тебе, Ипполит Ионыч, лучше взять трех медведей, чем это… не знаю, как и назвать. Да, может, старику померещилось! Может, все это для рекламы задумано! Вот, дескать, какой я ученый! И рощу воскресил, и тварь древнюю из янтаря извлек…

— Меня другое тревожит, — ответил тоненьким голосом второй охотник. — Скажу, не хвастаясь, пострелял я зверей и птиц немало, и всегда охотничий инвентарь у меня в порядке был. Это как обычай святой у меня. А тут… — Ипполит Ионыч оглянулся. — Только успевай ружье чистить. Сырость, что ли, тут такая?

— Вот-вот, — поддержал его Михаил Михайлович, — и у меня ружье что ни день чистить надо. Да еще знаете, что в стволе у меня оказалось?.. — И Михаил Михайлович что-то шепнул на ухо собеседнику.

— Откуда ж? — Ипполит Ионыч от изумления даже чаем поперхнулся.

— Мое такое мнение, что всему виной если не сам Никодим Эрастович, то эта дамочка. Чем-то мы ей встали поперек. Вот и пакостит. А то кто же?

— Ну это… — Ипполит Ионыч покачал головой, — едва ли.

Долго толковали охотники. И решили, что наступающая ночь для них будет решающей. Не прилетит зверюга — уйдут. Пусть кто хочет живет здесь в крапиве, а с них довольно!

12. Стрельба во мраке

К вечеру небо затянуло тучами, и на участке Тулумбасова уже к девяти часам вечера стоял полный мрак. Михаил Михайлович сидел в роще под гигантским хвощом-каламитом и прислушивался. Ипполит Ионыч расположился посреди участка, в густой крапиве. В доме светилось окошко кабинета. Иногда по занавеске проходила тень профессора. Мария Семеновна демонстративно ушла в кино, сразу на два сеанса.

Охотники были людьми опытными, храбрыми, привыкшими ко всяким неожиданностям, но в этот вечер им было жутковато. И старому, и молодому все время слышались непонятные звуки…

Вот слабо скрипнула калитка, но никто не прошел по дорожке к дому. Вот, кажется рядом, зашуршала крапива — уж не змея ли ползет? Ипполиту Ионычу даже почудилось, что кто-то во мраке пыхтит, как после долгого бега. Он не выдержал и, обойдя дом, подошел к Михаилу Михайловичу:

— Ну, как?