Кузина Бетта

— О, не обижайтесь! Вместо этого вы сделаете для меня группу из бронзы. Вы начали историю Самсона, так закончите ее... Изобразите Далилу, срезающую волосы иудейскому Геркулесу!.. Из вас выйдет великий художник, если вы послушаетесь меня. И, надеюсь, вы поймете этот сюжет. Надо показать власть женщины. Самсон — ничто. Это лишь труп былой силы. Далила же — олицетворение всеразрушающей страсти. Насколько этот вариант... Кажется, так вы это называете?.. — лукаво прибавила она, обращаясь к Клоду Виньону и Стидману, которые подошли поближе, услыхав, что речь идет о скульптуре. — Насколько этот вариант темы «Геркулес у ног Омфалы» прекраснее греческого мифа! Как вы думаете — Греция подражала Иудее? Или Иудея заимствовала у Греции этот символ?

— О, вы затрагиваете серьезный вопрос, сударыня, — вопрос о том, к какой эпохе относятся те или иные книги Библии. Великий и бессмертный Спиноза[73], так нелепо причисленный к атеистам, хотя он математически доказывал существование бога, утверждал, что Книга Бытия и, так сказать, политическая часть Библии относятся ко временам Моисея, и привел доказательства филологического характера, что в тексте имеются позднейшие вставки. За это он и получил три удара ножом при входе в синагогу.

— А я и не подозревала, что я такая ученая, — сказала Валери, досадуя, что прервали ее разговор с Венцеславом.

— Женщины все знают инстинктивно, — заметил Клод Виньон.

— Так вы мне обещаете? — обратилась она к Стейнбоку, касаясь его руки с робостью влюбленной девушки.

— Какой же вы счастливец, дорогой мой! — воскликнул Стидман. — Сама госпожа Марнеф обращается к вам с просьбой!..

— О чем идет речь? — спросил Клод Виньон.

— О бронзовой группе, — отвечал Стейнбок. — Далила срезает волосы Самсону.

— Задача трудная, — заметил Клод Виньон, — ведь там постель...

— Напротив, очень легкая, — возразила Валери, улыбнувшись.

— Ах, порадуйте нас этой группой! — сказал Стидман.

— Вот и модель для Далилы! — прибавил Клод Виньон, бросая лукавый взгляд на Валери.

— Как я воображаю себе композицию этой группы? — продолжала она. — Самсон проснулся без волос на голове, как многие денди с накладным тупеем! Герой сидит на краю постели. И вам потребуется обрисовать только контуры кровати, скрытой простынями и драпировкой. Он сидит совсем как Марий на развалинах Карфагена или как Наполеон на острове Святой Елены, верно? Он скрестил руки на груди, волосы у него коротко острижены. Далила перед ним на коленях, как «Магдалина» Кановы. Когда обольстительница погубит любовника, тут-то она и начинает его обожать! По-моему, эта еврейка боялась грозного, могучего Самсона, но она должна была полюбить Самсона, когда он превратился в малого ребенка. Итак, Далила раскаивается в своем поступке, ей хотелось бы вернуть своему любовнику волосы, она не смеет на него взглянуть и все же смотрит и улыбается, так как понимает, что Самсон уже прощает ее по своей слабости. Такая группа да еще статуя свирепой Юдифи объяснили бы самую сущность женщины. Добродетель отсекает голову, Порок срезает только волосы. Берегите свои хохолки, господа!

И, приведя в замешательство обоих художников, она ушла, предоставив им вместе с критиком петь ей хвалы.

— Можно ли быть прелестнее! — вскричал Стидман.

— Право, — сказал Клод Виньон, — я еще ни разу не встречал такой умной и привлекательной женщины. Соединение ума и красоты — большая редкость!

— Ну, если уж вы, имевший счастье близко знать Камиллу Мопен[74], выносите такой приговор, — отвечал Стидман, — что же говорить нам?

— Ежели вы, дорогой граф, сделаете из Далилы портрет Валери, — сказал Кревель, на минуту оторвавшись от карт и прислушиваясь к разговору, — я заплачу вам за экземпляр этой группы тысячу экю. Убей меня бог, готов выложить на бочку!

— Выложить на бочку! Что это значит? — спросил Клода Виньона Бовизаж.

— Если только госпожа Марнеф соблаговолит позировать.. — сказал Стейнбок, указывая Кревелю на Валери. — Попросите ее.