Кузина королевы

Они с Франческой знали так много о Филиппе, что могли бы обсудить друг с другом каждую черточку его характера, если бы с самой первой их встречи не испытывали непреодолимую неловкость, делающую невозможным длительное общение. Не зная, что еще добавить, Пенелопа оглянулась по сторонам, увидев своего брата, помахала ему. Он подошел поприветствовать их.

– Леди Сидни, я хотел бы попросить прощения. Меня не было рядом с вами на церемонии. Я счел, что Ничем не могу смягчить, а могу только усилить ваше горе.

Он всегда был чересчур открыт. Похоже, с возрастом это начало ему мешать.

– Ваша светлость, вы всегда себя недооцениваете, – ответила Франческа Сидни и добавила, повернувшись к Пенелопе: – Лорд Эссекс очень помог мне в дни болезни Филиппа. И... потом. Ему известно больше, чем кому-либо, сколько я выплакала слез.

Такой отзыв о младшем брате не удивил Пенелопу. Равнодушный и часто несносный в обычной жизни, в критических ситуациях Робин преображался. Он нес в себе неисчерпаемые запасы нежности и сострадания, и, кроме того, он был сильно привязан к Филиппу. Может быть, Робин плакал вместе с Франческой – он был старше ее всего лишь на год.

К Франческе стали подходить другие люди, и Пенелопе удалось незаметно ускользнуть. Этот туманный февральский день отнял у нее столько сил! Она смешалась с группой офицеров, вернувшихся из Нидерландов, – почти все они были ее знакомыми.

У Пенелопы завязался разговор с Перегрином Уиллоубаем, к которому присоединилось еще несколько молодых военных. Краем глаза Пенелопа заметила знакомое лицо.

– Мистер Блаунт, и вы здесь? Вы вернулись в Англию?

– Только для участия в похоронной процессии, леди Рич. В четверг я уезжаю обратно.

Чарльз стал настоящим мужчиной, спокойным и уверенным в себе. Он серьезно и внимательно смотрел на Пенелопу.

– Если вы не сочтете это дерзостью, леди Рич, я бы хотел выразить вам свое соболезнование... После Затфена я часто думал о вас.

– Благодарю вас, – ответила она растроганно. Конечно, он знал, как она относилась к Филиппу, – все это знали, несмотря на то, что по совету королевы она пыталась скрывать свои истинные чувства. Ей нельзя было привлекать чужого внимания к старой, забытой истории, способной бросить тень на блистательную репутацию Филиппа, который был уже три года как женат и полностью предан своей жене и своей вере. Однако Пенелопа была рада услышать слова сочувствия, и, может быть, особенно потому, что тот, кто произнес их, сам когда-то любил ее.

Один из офицеров задержался возле них:

– Сэр Чарльз, мы собираемся в «Голову вепря» пропустить стаканчик. Все – из Нидерландов. Не желаете к нам присоединиться?

Чарльз кивнул, сказав, что непременно присоединится к ним, как только попрощается с дамой.

– Простите меня, сэр Чарльз, – сказала Пенелопа. – Я неправильно обратилась к вам. Я не знала, что вас посвятили в рыцари.

– Я удостоился этой чести совсем недавно.

«Да, это большая честь, – подумала она, поздравляя его, – в двадцать три года быть посвященным в рыцари за проявленную в бою доблесть. Жаль, что я ничего не знала». Пенелопа чувствовала себя неловко – ведь она внимательно и с интересом следила за военной карьерой многих молодых людей. Но не за карьерой Чарльза Блаунта. Впрочем, Чарльз был слишком самодостаточен, чтобы обидеться.

Часть четвертая ФАВОРИТ

1587-1591 годы

–Женщинам, – говорил Лейстер, – нужны постоянные перемены. Это заложено в них природой. Они не перестают любить старых друзей, отстаивают свою точку зрения в каких-либо серьезных вопросах, но в малом они не могут обойтись без разнообразия. Их привлекают новые знакомства, как привлекают новые красивые шляпки.

Пенелопа не оторвалась от шитья – она простегивала детское зимнее платье. Ее не оставляла надежда, что отчим будет продолжать толковать об общих местах и их беседа не станет доверительной, так что ей не придется услышать ненужные признания.

Время сыграло злую шутку с всесильным графом Лейстером, наставившим в свое время рога не одному десятку мужей, – леди Лейстер, которой исполнилось сорок шесть, начала слишком живо интересоваться конюшим графа, молодым человеком, двадцати восьми лет, Кристофером Блаунтом, который доводился двоюродным братом сыновьям Маунтджоя. Как и Чарльз, он был посвящен в рыцари во время нидерландской кампании. Похоже, Лейстеру следовало гораздо раньше понять, что женщины в его семье не могут устоять перед Блаунтами, а Пенелопе, возможно, следовало радоваться – нелегкая доля, доставшаяся ее отцу, теперь, судя по всему, выпала Лейстеру. Но ей было жаль этого усталого, слишком много работающего человека. В добавление ко всему прочему он страдал от подагры. Она сочувствовала ему, а вызывающее поведение матери огорчало ее.

– Пенелопа, вы слушаете меня?

– Да, милорд.

Она с облегчением обнаружила, что речь шла вовсе не о матери. Речь шла о королеве.