Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики

В губе стояла и плавказарма — ПКЗ-100 — обыкновенное несамоходное судно финской постройки, на котором размещались жилые помещения — офицерские каюты и матросские кубрики. Там же — кочегарка и камбуз. Жили здесь сотрудники из ленинградского НИИ, военная администрация воинской части 77510, а еще и матросы — обслуга ПКЗ. Нашу бригаду и ребят из ЭМП тоже разместили в плавказарме, сначала дали каюты, но мы потом сами попросили — переселите в кубрик, ближе к матросам. Питались с камбуза, там же — на ПКЗ-100.

Опасный прибор

На Новую Землю мы прибыли в обычных робах — это, конечно, не по климату, и нам выдали утеплённое солдатское обмундирование — одежду и обувь. Бригаду отрядили в распоряжение командования воинской части 77510. Старшими у нас были капитаны I ранга Мигиренко и Котов. Котова я впоследствии встречал на своем заводе в Северодвинске, но уже при адмиральских погонах.

Работа наша в основном была по слесарной части. В помещениях опытовых кораблей мы ставили крепления и монтировали на них контрольно-измерительные приборы, причем так, чтобы при сотрясении от взрыва они не побились. Для надежности ставили приборы на двойные амортизаторы, согласно эскизам, использовали для этого резиновые жгуты. Также вываривали крепления для камертонов, их много было — почти по всему корпусу. Выполняли все сборочно-сварочные работы.

Некоторые из приборов внешне походили на барографы — такие коробки с самописцами и лентой внутри. Однако мне больше всего запомнился прибор, который сами ученые из НИИ называли опасным. Для какой цели служил этот свинцовый ящик, не знаю, не интересовался. Снизу и сверху у ящика — «гнезда», а посередине — разъем. Крышка у прибора — тяжеленная, когда потребовалось ее поднять, делали это вчетвером. Внутрь ящика помещалась и закреплялась какая-то игла, и на конце ее — капля радиоактивного металла — так говорили. Имелось также отверстие «для выхода луча». Закрепили иглу, болты зажали, крышку закрыли и поставили прибор на амортизаторы.

Еще и другая работа была — устанавливали обуха на корпусе подлодки — это на случай аварийного подъема, если лодка затонет. Собирали стойла для подопытных животных, обшивали конструкции 10-мм свинцом…

В губе мы работали больше месяца, прежде чем вояки взорвали бомбу.

Рассвет над Черной губой

Перед взрывом нашу ПКЗ-100 отбуксировали в Селезневку — так называли губу Селезневую. Место это обычное, мне не запомнилось — вода, сопки, туман и больше ничего! Тайны для нас не делали, сказали — в такой-то день и в такой-то час будет атомный взрыв. Но взрыв удался только со второй попытки, якобы из-за перегоревшего предохранителя в электросхеме.

День тот выдался пасмурным, разве что кое-где ветер облака раздергивал. Времени было около 17 часов, смеркалось. Перед взрывом по трансляции дали объяву — «Уйти с палубы». Кто ушел, а кто и остался. Я был на палубе.

Самого взрыва, то есть грибовидного облака, которое обычно описывают, такого я не видел. Грохота или же других громких звуков тоже не слышал. В той стороне, куда мы смотрели, вдруг как будто рассвело, и потом долго, минут пять, наверное, угасало, темнело. Вот и все

А назавтра бригаду посадили на катер и — в Черную губу!

Мы — смертники

В Черной обошли на катере уцелевшие корабли. Глянули на «Гремящего», и стало жутко. У него весь левый борт — черный! Не только краска обуглилась, сама сталь обгорела! Мачта на эсминце погнута, носовая оконечность набок свернута, до якорного клюза!

Другие корабли тоже побиты — у всех вмятины на надстройках и дымоходах, а на палубах люди в защитных химкомплектах поливают все вокруг водой из брандспойтов. Что запомнилось? Рядом с одним из кораблей стоял морской буксир финской постройки, у таких на мачте имелась водяная пушка, и вот из нее била мощная струя пенного раствора

С катера видел, как по берегу разметало, раскидало всю армейскую технику, а на месте, где стояла вышка, в скалах образовалась воронка — расплавленные коричневые камни, похожие на сталактиты, и было свечение неестественного цвета — я такого раньше не видел.

На корабли в тот день нас не высаживали. Сказали, мол, высокий уровень радиации. А нам завтра на этих кораблях работать! Страшно! Дня три мы боялись, а потом привыкли, что ли. Раз ничего не случилось, значит, и дальше будем жить — так думали. Я только через годы понял — смертниками мы были.

На вторые сутки после взрыва меня, Алешина, Андреева, Бызова и Пестовского по распоряжению капитана I ранга Мигиренко высадили на эсминец «Гремящий». Задание — выполнить демонтаж контрольно-измерительных приборов в помещениях эсминца, упаковать в ящики, вынести их на палубу и погрузить на катер для отправки в Ленинград, затем вместо снятых приборов произвести монтаж новых.

Высадились на «Гремящий». На нем — ни души! Надстройки и переборки у корабля помяты ударной волной, двери от деформаций заклинило — не открыть. И так пробовали, и сяк, взяли кувалды, но и они не помогли. Тогда стали резать электросваркой.