Кузьма Алексеев

Муженька дочери тоже сыскал немолодого. Князь детей себе просит, да от кого понести, пусть посоветует? Ни объятий сердечных от него Наталья не знает, ни душевных, утешительных слов. И дом их, как холодный темный подпол — ни света, ни радости…

Проснулся Грузинский, заворочался в постели. Наталья подошла к нему, поправила одеяло. Князь взглянул на личико жены из-под локтя. Пойми, что в его блудливых туманных глазищах, — улыбка или злонамеренность? Наталья Мефодьевна аж отшатнулась от гнева, исходящего из глаз мужа. Выпрямилась, пошла к двери. Ее остановил окрик:

— Остановись, княгиня! Что ты меня бросаешь? — Схватил ее руку, однако с места не встал. Вспоминался увиденный сон. Будто гнался за ним лось, могучий, рогатый. Вот-вот догонит: хрипит за спиной, ревет. Тот самый лось, встреченный в прошлом году. Лосиху они свалили, а быка только ранили. Сохатый было кинулся на Егора Александровича, но отчего-то вдруг круто повернулся и ударился в лес. Тогда они, четверо охотников, кинулись следом, да разве четырехногий даст себя догнать?! Вот теперь лось во сне его сам преследует, бегает за ним. К добру это или нет?..

— Ну что, прошла лихорадка твоя? — спросила, нагнувшись над ним, княгиня.

— Полегчало, слава тебе, Господи! По дороге из Нижнего оглобля сломалась, пока мужики заменяли ее новой, промерз я и устал.

— Сколько раз тебе говорила, зачем тебе дальние поездки? Или в Нижнем чиновники пропадут без тебя?

— Так дела ведь, матушка?.. Не забывай, я предводитель дворянства губернского…

— Послал бы кого. Вот хоть бы его. — В это время вошел управляющий Платон, их верный караульный пес. Взгляд колючий, на лету воробья убьет. Поклонился хозяину, сообщил новость:

— Купец Строганов приехал. На трех крытых повозках. Рысаки рядком запряжены, как лебедушки.

— Не знай, надолго ли? — голос князя посуровел. В делах тот не раз ему подножки ставил, не ладили ни словом, ни делом.

— Не ведаю, князь.

Платон хотел было уйти, Грузинский остановил:

— На Макарьевской был?

— Нетути, не заезжал, Егор Александрович. Некогда было — имение глядеть ходил. Дела…

— Так загляни на днях. Или кого-нибудь пошли. Пусть цены на воск спросят.

— Воск-то зачем тебе? — удивилась Наталья Мефодьевна.

— Вениамин, архиерей преподобный, озлился на меня, монастырям, дескать, перестал помогать.

Потом Грузинский обратился к Платону:

— Засвети-ка огонь.

Управляющий шустрым мальчуганом схватил подсвечник, стал трутом высекать искры. Из синих искр выскочило маленькое тонкое пламя. От него стоящая в подсвечнике свеча радостно запылала, осветив внутренность спальни.

Грузинский приподнялся с подушек, положил руки на живот, спросил снова:

— Как день прошел?

Платон рассказывал, а сам ловил взгляды хозяина. Как князь скривит свой рот, так, считай, надо и поступать. Однако управляющий имел и собственные мысли и заботы. Пес, он всегда пес, и оттого обманывать себя не давал, денежку и в свой карман клал. Где копейки не перепадали — крупу с мукой утаивал, а то — из прудов сазанчиков с карпом…

Грузинский под бормотанье Платона стал задремывать, а вскоре и захрапел.

Наталья Мефодьевна, сделав знак управляющему, удалилась к себе, плотно закрыв дверь своей спальни. Упала на колени перед иконами:

— Господи, и когда этого черта лысого смертушка заберет?

Проклинала отца своего, графа Мефодия Толстого. Сам с молоденькой женой ромы-коньячки попивает, а она, единственная его дочь, со старым мужем мучается! Разве это справедливо?

* * *

Барский дом Грузинского, если смотреть с берегов Волги, похож на лежачего медведя, протянувшего свои лапы-углы и сонными глазами-окнами уставившегося на речной берег. Особенно зимою, когда окружавший его яблоневый сад утопает в белой дремоте. Охраняют «медведя» пять дубов древних. От злого ветра на заиндевелых их вершинах покачиваются ветви и предостерегающе скрипят: смотрите, мы все слышим и видим!

Под дубами, прямо вдоль реки, раскинулась ветвистая березовая роща. По ней никто, даже и летом, не ходит. Даже сам князь побаивается в нее заходить. Дворовые поговаривают: в этой роще стонут души умерших, тех людей, кто когда-то жил в барском доме и после своей смерти оставил недобрые воспоминания, особенно мужская половина. Князья со своими сыновьями потонули в бесконечном блуде и из грехов тяжких не выходили. А уж о страданиях крепостных и говорить нечего — мало, кто из них своей смертью помирал, дожив до старости…