Кузьма Минин

– Ну, ты, черноперая лисица!.. – крикнул одной из цыганок подъехавший на узкобрюхой коротконогой татарской лошаденке казак. – Погадай, скоро ль придут?..

Бросил монету.

– Скоро, красавчик, скоро… Ветер мешает. Встречь подул. Чей ты?

– А тебе на кой? – огрызнулся казак.

– Кого ждешь?

– Спроси, кого они ждут?.. – казак кивнул в сторону сидевших во рву людей.

– Видать, надеются.

– На кого?

Молчок. Тихие люди навострили уши. Они ловят всякое слово с надеждой услыхать что-нибудь о нижегородском ополчении. Надежда на избавление родной Москвы от поляков никогда никого не покидала. В голову не могла прийти мысль, чтобы Московское государство попало под иноземное иго.

– Чего там! – выкрикнул из толпы плачущий голос. – Весь город чает… Истомились! Надоели уж нам паны!

Казак подхлестнул лошадь, ускакал.

Женщины выходили изо рва и, держа детей на руках, с нетерпением смотрели на север, в ближний лес.

Несколько парней забрались на верхушки сосен Сокольничьей рощи; не отрывали глаз от сергиевской дороги.

Внизу волновались:

– Видать? Аль оглохли? Чего молчите?!

Дорога пустынна. Разве иногда стремительно проскачет одинокий всадник да проковыляет маленькая, едва заметная фигурка какого-нибудь странника – и снова мертвая пустыня, окованная грозной тишиной.

Ополчение двигалось медленно, с опаской.

Минин и Пожарский, подходя к Москве, продолжали соблюдать крайнюю осторожность. Они остановили ополчение в пяти верстах от Москвы, среди леса, на берегу Яузы. Тотчас же разослали лазутчиков по городу. Пахомов и Мосеев теперь ушли на разведку в казацкие таборы.

Утром лазутчики вернулись. По их словам: никакой опасности ни с какой стороны не предвидится, москвичи с нетерпением ждут нижегородцев, чтобы биться вместе с ними за Москву.

Пожарский после этого вступил в городские ворота.

У заставы ополчение встретил Трубецкой, веселый, нарядный, на белом коне, окруженный своими атаманами. Встреча была дружественной, но на приглашение Трубецкого стать лагерем у него в таборах восточнее Кремля Пожарский ответил отказом. Сухой, надменный, с недобрыми, заплывшими жиром маленькими глазками Трубецкой сделал обиженный вид, молча повернулся и ускакал обратно в свой табор.

Князь и Кузьма рассудили по-своему. Хоткевич движется с запада по можайской дороге, и войска надо ставить с западной стороны. Укрепиться следовало именно здесь. Оставить же западную сторону открытой, уйдя на восток за Кремль, к Трубецкому, – значит открыть Хоткевичу свободный доступ к Кремлю. А ведь он вез продовольствие для осажденных поляков. Помешать этому – значило приблизить час овладения Кремлем.

Нижегородцы заняли вместе с прежде посланными отрядами Белый город от Тверских до Пречистенских (Чертольских) ворот полукругом, крепко окопавшись и огородившись со стороны ожидаемого прихода Хоткевича. Работали круглые сутки, как один. Трубецкой и келарь Палицын, несмотря на это, снова пытались переманить Пожарского с его войском в казацкие таборы. Кузьма сказал:

– Хитер тушинский боярин, а мы того хитрее. Не пойдем к нему!

– Не пойдем, – согласился Пожарский, – будем своим умом жить.

Польские паны вздумали этим разногласием подмосковных воевод воспользоваться: пустили слух, будто Пожарский пренебрегает казаками, а земские люди держат камень за пазухой против оборванной, полуголодной казацкой голытьбы, от этого и не хотят соединиться. Сам Трубецкой говорил то же, науськивая казаков на земское ополчение. Намерения польских панов совпали с действиями Трубецкого.

– Я стою под Москвою немалое время! – обозленно воскликнул он, убедившись в непреклонности Минина, – я взял только Белый город и Китай (хотя Китай-города он еще и не взял). Что будет у мужика того, увижу…

Во всем он винил Минина. Келарь Авраамий Палицын приезжал в стан нижегородцев, упрашивал Кузьму быть уступчивее, не погнушаться съездить к Трубецкому в ставку с поклоном:

– Я едва умолил его. Ты, Кузьма, не прекословь князю ни в чем… Тебе же лучше будет. – И шепнул на ухо: – Гляди, как бы царем его не выбрали! Вот оно что. Запасайся его милостью.

Кузьма ответил уклончиво:

– Буду делать то, на что меня бог наставит. Ни Трубецкого, ни иных вельмож я не почту выше бога.

Польские власти, сидевшие в Кремле, ранее получали помощь от своих благодаря неурядицам, происходившим в дворянско-казацком подмосковном лагере. И теперь они прилагали силы к тому, чтобы поссорить нижегородцев с подмосковным ополчением. Распри внутри Московского государства были всегда наруку врагам.

* * *

Гаврилка вздумал выкупаться в Неглинке-реке, разделся, вошел в воду. Собралась на берегу кучка казаков из лагеря Трубецкого. Давай смеяться:

– Ишь ты, отъелся!.. Брюхо-то подвяжи, утонет!..

– Ладно! При нас останется!.. – ответил он деловито. – А у вас и тонуть-то нечему…

– Богаты вы… купцами одеты и накормлены, вот и жиреете, а мы тут за вас стоим и голодаем…

– Нас правда кормит, а не купцы. Правда и одевает… – вылезая из реки и хлопая ладонями себя по богатырской груди, засмеялся Гаврилка.