Кузьма Минин

Всё смешалось. Трудно стало разобрать, кто с кем дерется. Тесно, пестро, суетно. Под ногами катались недобитые латники. Они стонали, рычали, норовя ухватить и укусить за ноги бойцов. Многие из воинов наступали на окровавленные латы валявшихся на земле убитых и, поскользнувшись, падали. На них обрушивались соседи, начиналась свалка…

Кучи раненых и убитых росли, служа защитой для сражающихся.

Крики, вопли, стоны и проклятья вылетали из кровавого месива, горяча кровь, мутя рассудок.

Хоткевич вводил в бой все новые и новые отряды пехоты.

Из ополченского лагеря также все время бежали кучки озабоченных бородатых воинов в помощь своим.

Бой разгорался.

При этой сече пушкарям делать было нечего, поэтому Гаврилка, Осип, Олешка и другие смоляне тоже пошли врукопашную. Подобрались незаметно к самому краю места сражения. Увидели группу шляхтичей, горячо между собой споривших. Подползли к ним, хоронясь среди конских трупов, и вдруг, по команде Гаврилки, грянули из самопалов. Шляхтичи вскрикнули, лошади их взбесились, поскакали прочь, теряя по пути всадников. В это время из засады выбежала толпа венгерцев. Черные, разъяренные, со сверкающими белками, ловкие и беспощадные, они набросились на смолян. Тут только ребята поняли, в какую западню они попали.

Венгерцы бились саблями, смоляне копьями, мечами и кистенями. И те, и другие озверели. Рослый воин, у которого Гаврилка мечом вышиб саблю, вцепился ему в руку зубами, рыча, как зверь. Силой этот человек обладал необычайной. Спасибо Олешке! Выручил. Навалился на венгерца, уложил его кистенем.

Несколько смолян пали в этой стычке.

Осипу рассекли плечо. Он побежал в свой лагерь, обливаясь кровью.

Была солнечная тихая погода. Звон железа, стоны и вопли разносились на далекое пространство по окрестностям.

Нижегородское войско еле-еле могло противостоять неудержимому напору эскадронов Хоткевича.

Присланные Пожарским в помощь Трубецкому пять сотен казаков, увидев, в каком опасном положении находятся нижегородцы, ускакали от него обратно, переправились через Москву-реку и вновь пристали к ополченцам. Вслед за ними на глазах Трубецкого лучшие его атаманы Филат Межеков, Афанасий Коломна и другие с большою толпою казаков тоже бросились вплавь на ту сторону Москвы-реки в помощь Пожарскому. Они наказали товарищам передать Трубецкому: «По вашим ссорам настанет гибель Московскому государству и войску».

Дружно врезались они на конях в толпу поляков с правого фланга, остановив их наступление. Расстроенные польские эскадроны, понесшие громадный урон под тугим напором толпы ополченцев и казаков, принуждены были снова убраться в свой лагерь.

Тут сделали вылазку в тыл нижегородскому ополчению осажденные в Кремле поляки. Собрав последние силы, худые, с бледными лицами, похожие на скелеты, с оружием в руках, как пьяные, пошатываясь, пошли они на ополченцев. Их крики, похожие скорее на стоны тяжело больных, страшные, дикие, напугали ополченцев хуже всяких стрел и мечей. Втискиваясь в толпу ратников, костлявые рейтары падали от толчка собственных ударов – так обессилены они были голодом. Корчились на земле в судорогах, умирали, проклиная москвитян.

Лишь только ополченцы сами двинулись на нападающих, как остатки их в ужасе побежали обратно; немногим из них удалось скрыться в Кремле.

* * *

Темная, непроглядная ночь. Гетман Хоткевич сидит на походной скамье в своем шатре, окруженный офицерами.

– Для первого знакомства, – говорит он, улыбаясь, – мы были достаточно учтивы с москвитянами. Встреча вышла теплой. Тем более ночь должна быть приятной во всех отношениях. Мы – хозяева на правом берегу. Казацкий сброд Трубецкого – не воины, их региментарь не расположен ссориться с нами… Мой приказ – доставить четыреста возов с продовольствием нашим героям-соплеменникам в Кремль… Есть человек – он проводит караван в южные ворота Кремля…

На усатых лицах польских военачальников – усталость. У некоторых на головах повязки. Цветные с позументом кафтаны порваны, на них следы крови. Не того они ждали в Москве. Надеялись на более успешные дела у стен Кремля.

Слово гетмана – закон: четыреста возов в Кремль!

В этом – полное презрение к противнику и твердая уверенность в бездействии соседа, Трубецкого. Заскрипели тысяча шестьсот колес. Затопали восемьсот обозных коней. Раздались голоса четырехсот возниц. К этому надо прибавить шестьсот сопровождающих обоз всадников. Караван шумно тронулся в путь.

Князь Трубецкой был глух ко всему этому. Мимо него проходили по Замоскворечью поляки, но он пальцем не шевельнул, чтобы помешать им.

Караван благополучно достиг южных ворот Кремля; все четыреста возов оказались в руках осажденных поляков.

Этим был нанесен большой вред нижегородскому ополчению.

Шестьсот всадников конвоя мирно возвратились мимо казацких таборов опять в гетманский лагерь.

Хоткевич, дождавшись их возвращения, сказал:

– Хорошо! Завтра приведем в Кремль и нижегородского мясника. Пускай рубит мясо для королевских людей.

Засмеялся, отпустил офицеров от себя и в самом бодром состоянии духа расположился на ночлег.

* * *