Кузьма Минин

Получалось скудно. А понадобятся великие жертвы. Пускай очнутся торговые люди и приумножат походную казну. С ремесленников тоже можно кое-что еще взять. Необходимо составить новую платежинцу!

Кузьма попросил Юдина присмотреть среди служилых людей честных, годных для сбора окладов.

– Денег и так и этак не хватит. Не миновать одолжения на стороне.

Надо было подумать и о приумножении войска. И тут – скудость! Взрослых мужчин – едва четыре тысячи. Само собою, придется широко распахнуть ворота иногородним людям. Более того, придется кликнуть сбор по всей земле, чтобы под нижегородские знамена шли всякие люди. И чем больше, тем лучше.

В уезде только шестьсот селений – вместе русских и мордовских Помещики в уезде тоже небогатые. Все эти Доможировы, Болтины, Скрипеевы, Злобины, Кокоревы и другие сами в долгу, как в шелку. На них надежда плохая. Ратников они могут выставить едва ли сотен пять.

Минин озабоченно взглянул на Юдина.

– Жилища для будущих воинов? Надо подумать и о том. В монастырях и пригородах надо бы. Сараи новые построим…

Василий Юдин успокоил: жилища найдутся. В деревнях, близ посада, можно расселить. Да и в городе по дворам уберется немало народа. Разместить по два человека на дом – вот тебе и семь тысяч!

Перед тем как отпустить Юдина, Кузьма заговорил о сене.

– Чуешь?! Наши ямщики без дела ходят… Вино пьют… А в ямских полях, что поперек московской дороги, да в ихней же Макарьинской пустоши трава не скошена… А где и скошена – не слава богу! Лежит без призора. Мокнет. Муромский остров, что против самого города, хоша на самом виду на Волге, а захирел. Для того ли царь Грозный отдал его Духовскому монастырю?! Раньше были там и капуста, и огурцы, и пашни, и сенные покосы, а ныне?! Умер Порфирий, воевода-инок, и обленились монахи… пьют вино и девок портят… вот и всё. Как бы нам образумить монахов?! Хоть бы ты посоветовал им. Позвал бы в Съезжую да навел на мысль. И ямщиков тоже. Им-то уж сам господь бог велел. Конем живут, а о коне не думают. Езды нет, стало быть, и конь подыхай.

На авось надеются. Натрави на них воеводу… Пускай попугает! Право! Слышь?

Юдин сказал:

– Ранее приказчика ставили воеводы. Он царскую деньгу и выбивал на Ямской слободе. Ныне там один староста, свой же выборный, из богатеев. Ему что?! Чем товарищи будут беднее, тем он богаче.

– Знаю я Николая Трифонова! Ненадежный… Поставим в те поры и мы своего приказчика. Царю служили, послужат и нам.

Расстались, как всегда, выпив по жбану пива, которое искусно варил сам Кузьма Минич. Обтерли усы, помолились, облобызались. Минин проводил гостя до самой Похвалинской горы.

Было темно и тихо. Откуда-то издалека доносились обрывки песен. Вероятно, рыбачья ватага гуляет на острове в устье Оки.

VI

Прекрасен Нижний Новеград в летнюю пору! Сами нижегородцы, плавая на своих челнах по Волге, любуются им.

Высокое место, все в зелени яблоневых и вишневых садов, изрезанное глубокими оврагами. С левой, менее доступной, части прибрежного взгорья, до самой вершины – кирпичный кремль. И кажется, не зубцы кровель завершают его стену, а кружево, прикрепленное нижегородцами, нежно влюбленными в свою родную землю. Под кремлем – широкая привольная матушка Волга. А по склонам гор – в зеленях толпы маленьких домишек. Они взбираются снизу вверх от самого берега и исчезают на макушке горы в верхней части города.

Поодаль от кремля, ближе к устью Оки, среди других строений выделялся большой бревенчатый, с расписным теремом дом.

В нем жила боярская вдова Марфа Борисовна Янгалычева, а с нею две престарелые мамки.

Сама она была происхождения незнатного: дочь простого служилого человека, подьячего Аникеева, убитого под Балахной польским разъездом. После него осталась семья, которую и приютил у себя аникеевский богатый вотчинник, князь Янгалычев. Увлекшись красотой Марфы, престарелый боярин женился на ней. Но недолго продолжалось его супружество: через полгода после свадьбы Марфа Борисовна овдовела. Ей досталось богатое наследство.

Живой, веселый нрав красавицы вдовы никак не мог примириться с суровыми посадскими порядками. Она не ушла в монастырь, как того требовал обычай, чтобы посвятить себя иноческой жизни. Не захотела она и на миру жить в затворничестве. Двери ее были открыты и для богатых, и для бедных, и для знатных людей, и для людей простого звания, среди которых она выросла.

Посадские сплетницы объявили вдове настоящую войну. Да и не только сплетницы; подозрительно посматривала в ее сторону и вся нижегородская знать.

Один только человек не страшился выступать на защиту вдовы: это был земский староста Кузьма Минин.

Когда арзамасские и смоленские разоренцы прибыли в Нижний, Марфа Борисовна первая тайком помогла им деньгами.

Однажды она пожаловалась Минину на то, что ее беспокоят по ночам воры, похищая разную хозяйственную утварь.

Кузьма махнул рукой:

– Не кручинься. Я дам тебе надежного караульщика.

Он крикнул Гаврилку Ортемьева. Марфа Борисовна залюбовалась парнем, но не решилась сразу взять его в работники.

– А что скажут у нас на посаде, коли узнают, что у меня в доме живет такой парень?