Кузнечик

Киприан показал поломанную серьгу.

– Вот же ж… – Кузька украшение узнал сразу. – Ну и визгу будет.

– Ну, пожалуйста! – Елька, уже не сдерживаясь, хлюпала носом. – Пусть Кузнечик попробует.

– Ишь ты, познакомились уже, – хмыкнул Кузька и обратился к Тимофею – Сделаешь? А то ведь и правда влетит по самое не хочу.

– Ну, так теперь нам влетит, – продолжал упираться Гаврюха.

– А тебе-то за что? – ухмыльнулся Киприан и тоже глянул на Кузнечика: – Чего делать надо?

– Отжечь, выправить на свинце, спаять. Это легко… – Тимофей задумался. – Но после пайки и отбела она будет сильно разниться со второй. Значит, вторую тоже в отбел. Но вот, как было, выглядеть уже не будет. Её можно скруглить, чтоб не плоская была, ну, свернуть немного. Тогда серебро будет играть, и помятая проволока заметна не будет.

– А пластина? – Кузьма вспомнил, как Лавр делал эти серёжки. – Батя с ней долго маялся, пока отшлифовал.

– Зачернить. Тогда то, что пластина помята, будет незаметно. Видишь, тут серебро уже потемнело и выглядит, как грязь. А если всё начернить, а узор до зеркала сполировать, будет выглядеть нарядно. Даже лучше ещё, чем сейчас.

– Если лучше, Анька ругаться не станет. Скажу, сам Ельке велел принести, чтоб почистить, да и Анька просила как-то. Давай делай.

Тимка принялся раскладывать инструмент. Киприан, уже принявший Кузнечика за авторитет в кузнице, насмешливо лыбился, наблюдая за округлившимися глазами Гавриила. Тот перехватил взгляд и насупился.

Тимофей достал несколько запечатанных малюсеньких кувшинчиков, которые дед почему-то называл пузырьками. Затребовал пару глиняных мисок, насыпал в каждую немного порошка и добавил воды. Поставил на угли с краю горна и попросил снять, когда станет горячим. Бурчащий, но любопытствующий Гаврюха пристроился следить.

Кузнечик уложил обе серьги на железную пластину, подхватил клещами и понес к горну. Киприан встал к мехам. Кузьма с любопытством наблюдал, как двенадцатилетний пацан, не произнеся лишнего слова, пристроил его подмастерьем к работе.

– Медленно. Ещё медленней… – мальчик плавно повел рукой, задавая ритм. – Меха не дуть, дышать должны.

Угли потихоньку начали разгораться, железка, на которой лежали серёжки, медленно наливалась вишневым светом.

Кузьма пристроился сбоку и ловил каждое движение.

– Сгорит. Как есть сгорит, – одними губами прошептал Гаврюха.

– Не… – Кузнечик не сводил глаз с сережек. – Не сгорит. А вот рассыпаться может.

Быстрым движением Тимка вынул пластину из огня и стряхнул серёжки в миску. Вода с разведенным в ней порошком резко зашипела. Не ожидавший этого помощник отпрянул. Тимка вернулся к столу, подхватил медные щипцы и протянул Гаврюхе.

– Руками туда лазить нельзя, – пояснил он. – Только пинцетом. Вот так. Когда отбелится, надо промыть и на тряпице высушить. А я пока амальгаму приготовлю.

Мальчишки столпились у миски и, неумело ковыряясь пинцетом, по очереди доставали серёжки из раствора. Елька путалась у них под ногами и требовала показать – не испортилось ли?

– Ага, значит, отбел? – Кузька вспомнил название проводимой операции. – И впрямь серебро белое, как молоко, стало. А из чего он?

– Он разный бывает, – откликнулся из-за стола Тимка. – Этот из соли и винного камня.

Гаврюха, пытаясь пользоваться пинцетом, выполоскал серьги в кадушке, уронил, достал рукой, засунул обратно между губками пинцета и направился к столу, вокруг которого уже собрались все остальные. Елька уселась на свой табурет и внимательно следила за Кузнечиком.

А работал он и впрямь ловко. Перво-наперво, не допуская ни одного лишнего движения, он выровнял пластину на куске свинца. Затем тонким пинцетом уложил проволоку так, чтобы узор повторялся без всяких искажений. Натертая амальгамой пластина масляно поблёскивала. Несколько вздохов меха, и проволока прочно приварилась к поверхности пластины. Снова отбел, лёгкие удары молотка, и рядом с наковаленкой легли две уже не плоские, а слегка свернутые полукругом пластины, на которых прочно сидел проволочный узор.

Из второго пузырька Кузнечик добавил порошок в миску с горячей водой – противно завоняло тухлыми яйцами. Бросил туда серёжки, Елька ахнула: они мгновенно стали черными. Мастер аккуратно прополоскал их в воде, просушил тряпочкой, а затем ею же набрал белого порошка и принялся начищать проволочный узор. Там, где он тер, чернота уходила, появлялся серебристый блеск металла, красиво выделяясь на остававшемся черным фоне. Елька протянула было руку потрогать, Кузнечик глянул и улыбнулся. Она смутилась и руку убрала.

– Трогать нельзя. Рано ещё.

Взял другую тряпочку, намотал на палец и макнул в третий кувшинчик, с тёмно-красным порошком. Серебристый металл начал зеркально блестеть, отбивая свет мерцающими искрами. Елька смотрела на серёжки округлившимися глазами – такими нарядными, со сверкающим рисунком на тёмном фоне она их не видела.

Тимка потянулся за теми самыми щипцами с круглыми губками, что вчера так удивили Кузьму. Несколько аккуратных движений, и две откушенные от мотка проволочки изогнулись аккуратными подвесными крюками.