Сервиз, из которого они пили чай, был на редкость изящный, такой же, как и сама Маргарита Ростиславовна. Тонкий костяной фарфор с нежным рисунком, изысканной формы чашки. Яна с тайной завистью наблюдала за матерью Максимова и с горечью думала о том, что ей самой к старости грозит превратиться в неуклюжего бегемота. Ничего аристократического, ничего элегантного. Маргарита Ростиславовна даже сейчас, в свои годы, могла легко затмить Яну, что было совсем уж несправедливо. Эти посторонние мысли все время отвлекали ее, поэтому, когда Маргарита Ростиславовна вдруг поднялась из-за стола и сообщила девушке, что опаздывает на работу, та все еще не собралась с мыслями и так и не успела объяснить причину своего появления в квартире Тимофея Максимова.
Последствия своей нерешительности она смогла оценить, лишь когда за Маргаритой Ростиславовной закрылись двери лифта.
Елки, она же позвонит сынуле и наверняка сообщит, что познакомилась с его новой девушкой, и та ей даже понравилась. Яна отчего-то ужасно перепугалась, ей вдруг показалось, что Максимов после такого решит, что она ему навязывается, пытается втереться в его семью или влюбилась в него, что было совсем уж дико и неприемлемо. И тут Яна в очередной раз вспомнила о несостоявшемся поцелуе и пришла в еще больший ужас. Точно решит, что влюбилась!
– Что же делать? – полными ужаса глазами посмотрела она на свое отражение в зеркале, совещания с самой собой вошли у нее в последнее время в дурную навязчивую привычку. – Надо срочно звонить Максимову и объясняться. Желательно опередить его мамочку.
Так она и сделала.
Саша маялась. Она все утро бессмысленно бродила по квартире, совершенно не понимая, чем себя занять. Это было странно, потому что Сашка любила оставаться дома одна. В редкие дни прогулов она до обеда валялась в кровати, испытывая неземное блаженство, потом устраивала себе пенную ванну, потом готовила всякие вкусности типа горячих бутербродов или взбитых сливок с печеными яблоками. В общем, получала от жизни максимум удовольствия. Но сегодня все шло наперекосяк.
Во-первых, ее подкинуло ни свет ни заря. Мать еще была дома. Во-вторых, с тех пор она бессмысленно бродит по квартире. Даже не завтракала еще толком.
Саша плюхнулась на стул возле письменного стола и сердито уставилась в окно. Там накрапывал мелкий тоскливый дождик. В принципе ей бы радоваться, что в такую погоду не надо никуда бежать, но не тут-то было.
Если раздобыть фотографию Рогутского и начать опрос жильцов дома, причем опрашивать всех подряд, то наверняка хоть один свидетель да найдется. А еще надо обязательно опросить всех автовладельцев во дворе Огородниковой и на всякий случай в соседних дворах. Наверняка он припарковался подальше от нужного подъезда. Хотя…
Как считает Тимофей, убийство было незапланированным, и она с ним в этом согласна. А значит, зачем Рогутскому было парковаться за сто верст? Саша выпрямилась и словно налилась изнутри энергией.
Убили Огородникову днем, значит, стоит расспросить мамаш на детской площадке и вообще поговорить со всеми, кто бывает днем во дворе. Пенсионеры, собачники. Эх, жаль, погода плохая, можно было бы прямо сейчас и отправиться, забыв о наставлениях Тимофея, размышляла девушка.
В принципе Тимофей прав. Достаточно найти свидетелей. Мотив у нее имеется. Хотя… Мотив у нее имеется на словах. Есть показания родителей и сестры Огородниковой. Показания адвоката. Вспомнив про адвоката, Саша задумалась. А захочет ли он выступать в суде в качестве свидетеля? Во время их разговора Лепшин всячески подчеркивал субъективность своего мнения, основанного на словах самой Огородниковой. Никаких доказательств того, что она села из-за Рогутского, нет. И вообще, как ни крути, ей придется запрашивать из архива старое дело Огородниковой и искать в нем зацепки. А для этого придется идти к Рязанцеву, а он ее слушать не захочет.
Да она и сама к нему не пойдет. Потому что стыдно и страшно. Саша снова сдулась и пригорюнилась.
А может, этот крутой Тимофей с помощью своих связей раздобудет ей дело? Эх, жаль, она вчера не поинтересовалась, кем он работает. Может, Сорокиной позвонить, спросить? Эта идея навела ее на новые мысли.
Интересно, увез вчера Максимов Сорокину к себе или нет и чем все это кончилось? Саша двусмысленно усмехнулась. И Тимофей, и Сорокина казались ей людьми взрослыми, а потому ей было ужасно смешно наблюдать за их маневрами. Все-таки мать, наверное, была права, когда говорила, что от любви люди глупеют, причем независимо от возраста. Правда, она это говорила применительно к своей начальнице и ее поклоннику, мастеру какого-то участка. Обоим было около пятидесяти, и весь ЖЭС с горячим интересом следил за их «тайным романом» и жутко потешался.